Если бы в литературе фиксировались рекорды, американка Маргарет Митчелл непременно была бы среди рекордсменов. В историю она вошла, написав один-единственный роман «Унесенные ветром», невероятно любимый на ее родине, признанный в других странах и, что немаловажно для Америки, более чем состоятельный с точки зрения коммерции.
Тиражи романа, переведенного на 25 языков, насчитывают десятки миллионов экземпляров, а количество пиратских копий не поддается учету. Поддержала этот триумф и фантастически удачная экранизация Виктора Флеминга с харизматичными Вивьен Ли и Кларком Гейблом в ролях Скарлетт О’Хара и Ретта Батлера. Картина стала самой кассовой лентой в истории кино и установила на тот момент оскаровский рекорд по числу завоеванных премий — 10 из 13 номинаций.
Казались бы, 120-летие со дня рождения Маргарет Митчелл, которое отмечается 8 ноября, должно стать поводом еще раз восхититься ее творением, устроив что-нибудь грандиозное, тем более что юбилеи в Америке любят. Но даже в родной для писательницы Атланте ничего особо торжественного не намечается. Причина не в коронавирусе, а в активной деятельности Black Lives Matter, движения упертого и непреклонного. Благодаря ему на 85-м году жизни романа выяснилось, что он оскорбляет чернокожее население США. Вслед за книгой досталось одноименному фильму. Крупнейший стриминг страны HBO Max снял его с линейки, сообщив зрителям, что картина «отражает некоторые этнические и расовые предрассудки, которые были ошибочными тогда и являются ошибочными сегодня». А посему продолжать показы без объяснения и осуждения их было бы безответственно.
Что же это за предрассудки такие? Открываем, смотрим.
«Брошенные негритята носились по городу, как пугливые животные, и мягкосердечные белые люди забирали их к себе на кухню. Черные деревенские старики, брошенные и забытые детьми, напуганные и не находящие себе места в городе, плакали на обочинах, взывая к проходящим мимо женщинам: «Хозяйка, Христа ради, мэм, напишите старому хозяину в графство Фейет, что я тут. Пусть заберет своего старого негра домой. Видит бог, хватит с меня этой свободы!»
«Бюро содействия свободным гражданам, не справляясь с наплывом негров, слишком поздно осознало свою ошибку и начало отправлять их обратно к бывшим хозяевам. При этом неграм говорили, что, возвращаясь к прежним хозяевам, они станут вольнонаемными работниками, а их права будут защищены контрактами с указанием ежедневного заработка. Негры с радостью возвращались на прежнее место жительства, чем усугубляли положение своих обнищавших хозяев, но те были слишком добры и не могли их прогнать».
О чем это? — задаются вопросом критики. А о том, что неграм в рабстве у южан якобы было хорошо, но пришли северяне и всё испортили, в том числе и самих негров, они стали пить, воровать и насиловать белых женщин, для защиты которых была создана «справедливая» организация Ку-клукс-клан.
Да, действительно, при желании можно вычитать в «Унесенных ветром» только это, но если и так, из текста следует, что освободить рабов, не обеспечив их на первых порах мало-мальскими соцгарантиями, не меньшая дикость, чем рабство. Одно унижение сменилось другим. В чем же тут расизм? Простая констатация факта.
Кстати, проблема свободы и ее гарантий очень занимала другого юбиляра ноября, журналиста и писателя Сэмюэля Ленгхорна Клеменса, известного под именем Марка Твена. Его «Приключения Гекльберри Финна» — чемпион по запретам. При жизни автора роман, из которого, по словам Хемингуэя, вышла вся американская литература, изымали из школьных библиотек за толерантность к неграм, сейчас — за расизм. Запрещенное слово nigger употребляется там бесчисленное количество раз, поэтому лояльные к писателю издатели заменяют его на «раб» или «хипстер». Хотя от этого проблемные места менее уязвимыми не становятся. Что, например, может кардинально изменится в таком тексте?
«— Господи помилуй! Кто-нибудь пострадал?
— Нет, мэм. Убило негра.
— Ну, это вам повезло; а то бывает, что и ранит кого-нибудь...»
Чистый расизм, говорят запретители. И неважно, что это слова не писателя, а тетушки Салли, что есть голос героя и позиция автора. Раз написано, значит, написано. Но, замечу, написано человеком, чьи родители продавали домашних рабов, когда нуждались в деньгах. Его матушка секла служанку, а когда та однажды вырвала из ее рук кнут, батюшка Сэмюэля привязал строптивую к телеге и выпорол на глазах у сына. У Маргарет Митчелл оба деда сражались на стороне конфедератов, отец возглавлял местное историческое общество, и в «Унесенных ветром» отразились семейные истории, рассказанные понятно с каких позиций.
То есть оба писателя формировались, как бы сейчас сказали, в откровенно расистской среде. И, видимо, именно это помогло им написать великие антирасистские книги, где они — и в этом огромная сила этих произведений — капля за каплей выдавливают впитанный с молоком матери расизм. Формально — из своих героев, фактически — из себя. Мелани в «Унесенных ветром» в тяжелую годину с равным тщанием заботится и о своем новорожденном сыне, и о ребенке негритянки. Твердит, что надо уезжать из этих мест, потому что представить себе не может, как подросший Бо пойдет в одну школу с чернокожими, но заботы о негритенке не оставляет. Гекльберри Финн, уверенный, что рабство свыше посланный закон, принимается за письмо вдове Уотсон, собираясь сообщить, где находится ее беглый раб Джим, но что-то ему мешает. «Меня прямо дрожь проняла. Прямо не знал, что делать. А потом решил: окей, гореть мне в аду. Взял и разорвал письмо». Поразительный эпизод — богобоязненный, несмотря на всю свою шкодливость, ребенок готов принять адские муки, лишь бы спасти беглого раба.
Большой писатель объемлет человечество, но он прежде всего человек, родившийся в определенной среде и принявший все ее особенности. А объяснять, в чем он не прав с позиций сегодняшнего дня, очень непродуктивная и заразная идеология. С ней мы уже имели дело, когда обо всем судили с позиций марксизма-ленинизма, и снова можем столкнуться с приходом новомодных расовых теорий.
Широкое распространение афроамериканской истории у нас по демографическим причинам невозможно. Поэтому путевые впечатления Маяковского — «Пароход подошел, / завыл, / погудел — / и скован, / как каторжник беглый. / На палубе 700 человек людей, / остальные — негры» — как публиковались, так и публикуются. Девочки, загримированные по технологии «блэкфейс», как танцевали в экзотических балетах Большого и Мариинки, так и танцуют. Шурик в бессмертной «Операции Ы» продолжает гонять по стройке тунеядца в облике африканского вождя и вряд ли в ближайшем будущем остановится. Но в русской культуре есть свои взрывоопасные поля, которые при определенных обстоятельствах ох как захочется перепахать, попутно вправив мозги автору, не предвидевшему современной ситуации.
Уже резонировала булгаковская «Белая гвардия» с критикой украинизации. Роман в суверенном государстве пока не запрещен, но его последняя экранизация с экранов изъята. Пушкину и Лермонтову, Гоголю и Достоевскому, Толстому и Горькому также легко предъявить обвинения в неполиткорректности и отсутствии «правильного» подхода к истории. А лекарство от нравоучений в адрес прошлого одно — просвещение. Знать нужно, зачем жили, зачем страдали властители дум. Тогда, может быть, удастся поставить себя на их место — как предлагал учитель Мельников из «Доживем до понедельника» мальчику Косте, полагавшему, что в истории орудовала компания «недопонявших».
Автор — доктор искусствоведения, профессор, редактор отдела культуры газеты «Известия»
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
