Произведения городской прозы, в отличие от деревенской, в нашей литературе, как правило, недолговечны. Книги выходят, производят шум, получают премии и быстро забываются. Одно из немногих исключений — повести Юрия Трифонова, чье 95-летие мы отмечаем сегодня.
Его судьбу нельзя назвать гладкой. Впрочем, как и судьбы многих его сверстников — первого поколения, родившегося в советской стране. У одних отцы вскоре стали кулаками, у других вредителями, у третьих палачами… Отец Юрия Трифонова, Валентин Андреевич, пламенный революционер-большевик, красный командир, первый председатель Военной коллегии Верховного Суда СССР, дипломат, в 1937-м был арестован и расстрелян.
Весной 1938-го пришли за матерью, Евгенией Абрамовной, тоже большевичкой с дореволюционным стажем, и отправили в Казахстан, в печально известный лагерь АЛЖИР. В годы ее заключения Юрия и его сестру Таню растила бабушка, Татьяна Александровна, также революционерка, участница Гражданской войны.
Вернулась мать Трифонова в Москву в декабре 1945 года, когда он был уже студентом Литературного института. А через пять лет сын удостоится Сталинской премии за повесть «Студенты».
Детство будущего писателя прошло в Доме правительства напротив Кремля, этом грандиозном здании — настоящем городе в городе. Его друзьями были дети наркомов, потом же случились переселение в коммуналку, клеймо сына врагов народа…
Эти изломы Трифонов долгое время доверял лишь дневнику, который вел с девяти лет. Позже боль, растерянность, замешательство, страх, раскаяние прорвались в прозе. Настоящей художественной прозе.
Его дебютную повесть чаще всего упоминают как некий казус. Вот, мол, сын репрессированных был награжден тираном. Сам автор позже своих «Студентов» почти не поминал. Но это произведение достойно прочтения. Оно предвосхищает появившиеся в первые оттепельные годы произведения Аксенова, Гладилина, Кузнецова.
Впрочем, можно согласиться и с теми историками литературы, которые утверждают, что Трифонов долго не решался взяться за мучившую его тему, уходя в романтику строек, в спортивную тему. И тут хочется заметить, что не только рассказы о спортсменах, но и репортажи с соревнований, публиковавшиеся в периодике, у Трифонова тоже настоящая литература. Некоторые тексты иногда удостаиваются перепечаток, кое-что можно найти в интернете, в сборнике его публицистики «Как слово наше отзовется…» и убедиться.
В одном из спортивных репортажей о матче на звание чемпиона мира по шахматам в 1961 году вдруг проскользнуло личное: «Эстрадный театр, на сцене которого происходит матч, помещается в доме, где прошло мое детство. Я миновал пустынное верхнее фойе и остановился у окна. Я увидел серые бетонированные стены огромного дома, асфальтированный двор внизу. Много лет не был я здесь. Вон окна нашей старой квартиры на пятом этаже. В каждом подъезде этого дома у меня были приятели: здесь — Олег, там — Левка, там — другой Левка. С тем, другим Левкой, Федотовым, меня связывало так много! Он был замечательный человек. Когда-нибудь я напишу о нем.
<…> Как-то мы шли из парка, и на нас напали ребята на Кадашевской набережной, и Левка уложил четырех при помощи джиу-джитсу. <…> Потом я уехал из этого дома. Тогда многие уехали. Но Левка продолжал жить там же, в той же маленькой квартирке на первом этаже, вдвоем с матерью, и я приезжал к нему в гости. Я гордился дружбой с ним и знал, что он станет великим человеком. Левка погиб на войне».
Спустя почти полтора десятка лет, сразу после смерти мамы, Юрий Трифонов за несколько месяцев напишет давно зревшую в нем повесть «Дом на набережной». Её стремительно опубликует журнал «Дружба народов», по утверждению сотрудников, не заменив в ней ни слова. Правда, книгой повесть вышла лишь через неполные 10 лет.
Это произведение стало самым известным у Трифонова. В нем сошлось всё — и романтика мальчишеской дружбы, и трагедии предательства, любовный треугольник, пейзажи и жизнь центра Москвы 1930–1940-х. Ну и, конечно, поистине гениальное название, давшее народное имя не только Дому правительства, но и целой эпохе, касте советских людей. А ведь до последнего момента название было другим — «Софийская набережная». Невкусно…
Да, «Дом на набережной» — этакая визитная карточка Трифонова. Но визитная карточка далеко не всегда демонстрирует всё, зачастую она мешает узнать писателя глубже. У Трифонова, на мой взгляд, есть повести и романы сильнее и пронзительнее этой. «Обмен» — настоящая живая энциклопедия московского быта второй половины 1960-х, роман «Старик» — о тенях Гражданской войны, оказывается, не потускневших и в 1970-е (и мое поколение еще застало таких стариков, сидевших во дворах в кубанках, опиравшихся вместо палочки на ножны шашек).
«Отблеск костра», «В грибную осень», «Вера и Зойка», «Предварительные итоги», «Долгое прощание», «Время и место» — всё это живая литература, художественный документ времени.
Есть расхожее утверждение, что в советское время (начиная с середины 1930-х) писали сплошной соцреализм, слог был кондовый, без образов и метафор, стиль стертый, серый. Читая книги тех десятилетий, видишь, что это не так. Почти все стремились быть модернистами.
Проза Трифонова внешне проста и безыскусна. Есть недоговоренность, эзопов язык, которые — странно вроде бы — делают произведения сильнее тех, в которых говорится всё прямо, в лоб. Может, потому диссидентская литература почти не оставила следа, сверкнув лишь тогда, в перестройку…
Юрий Трифонов умер совсем не старым по меркам нынешних литераторов — в 55 лет. Умер накануне перемен в СССР, которые поменяли портреты многих русских писателей. Юрия Нагибина, Булата Окуджавы с одной стороны, Валентина Распутина, Василия Белова с другой. Портрет Трифонова остался прежним — строгий, скупой на игру художник слова, осторожный, внимательный, как сапер, обезвреживающий исторические мины.
Автор — писатель, лауреат литературной премии «Ясная Поляна»
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
