К середине фестиваля стало ясно, что живые мертвецы не случайно появились у Джима Джармуша в фильме открытия («Мертвые не умирают»). Тема зомби стала чуть ли не главным лейтмотивом кинофорума. Как это обычно бывает, наиболее сильная работа данного импровизированного цикла обнаружилась не в основной, а в параллельной программе. Картина культового французского режиссера Бертрана Бонелло «Ребенок зомби», показанная в «Двухнедельнике режиссеров», сочетала в себе причудливую амальгаму классических и новейших версий мифологии, зародившейся в Гаити.
В этом контексте смешно звучат упреки в заимствованиях у популярных западных авторов, прозвучавшие в некоторых отзывах моих коллег по отношению к конкурсной сенегальской картине «Атлантика» Мати Диоп — племянницы легендарного автора премированного в Москве фильма «Туки-Буки» Джибрила Диопа Мамбети. Ведь в рамках культа вуду живые мертвецы чувствовали себя вольготно задолго до изобретения кинематографа. Один уважаемый коллега, не принявший, в отличие от большинства критиков, фильм «Атлантика», язвительно заметил, что его включение в конкурс можно объяснить только двойной квотой, по расово-географическому (Черная Африка) и гендерному (женщина-режиссер) принципам. С точки зрения политической корректности он, скорее всего, прав, но я склонен видеть во всем этом заговор отборщиков-зомби.
Если Мати Диоп, известная не только как режиссер, но и в первую очередь как актриса (хотя в этом фильме она и не играет), предлагает феминистскую версию социально-психологического конфликта в духе магического реализма, то Бонелло пытается соединить несоединимое. Критик журнала «Скрин» Джонатан Ромни справедливо отмечает в этой связи: «Перемешивая политический комментарий, этнографию, подростковую мелодраму и жанр ужасов, фильм представляет собой лишенное каких-либо комплексов умозрительное исследование самых разных тем — колониализма, революции, либерализма, расовых различий вплоть до женского сексуального влечения. Благодаря нетрадиционной повествовательной структуре автор втягивает нас в путешествие, столь же увлекательное, сколь и требующее интеллектуальных усилий».
Бравируя научностью, автор сопоставляет гаитянскую мифологию и культ вуду с цитатами их знаменитых экранных хорроров и нравами высшего слоя белой аристократии в нестабильный подростковый период. Именно это сочетание делает картину Бертрана Бонелло яркой и оригинальной и одновременно закрывает ей путь в официальную программу фестиваля, включая «Особый взгляд» и спецпоказы.
Здесь живые мертвецы обнаруживают себя в более «причесанных» вариантах. Лента Джессики Хауснер «Малыш Джо» предлагает академическую версию «Бравого нового мира». Малыш Джо — выведенный героиней цветок, аромат которого должен сделать человечество счастливым. Она дарит образец чудодейственного растения своему сыну по имени тоже Джо, и мальчик первым (а точнее вторым, после собаки) попадает под власть насильственного счастья и основывает сообщество защитников обреченного на бесплодие экспериментального генератора счастья.
С австрийской дотошностью женщина-режиссер описывает процесс приобщения каждого персонажа к сообществу защитников Малышей Джо, которые в финале выигрывают конкурс экспериментальных растений и готовы завоевать и осчастливить всю планету. Героиня сдается последней и получает от подаренного сыну цветка спасительную реплику «Спасибо, мама».
В отличие от ужасных и ироничных зомби Джармуша и от социальных «Зомби-рабов» Бонелло, герои Хауснер не изменяются физически, но трансформируются духовно (или, точнее, лишаются духовности). Смыслом их «нежизни» становится глобальное притворство — приспособление к ожиданиям окружающих уже тоже не людей.
Так, весьма неожиданно, программа самого крупного кинофестиваля мира выводит нас к формуле идеального общества потребления — глянцевого и поголовно самодовольного. Культ вуду, африканские страсти и социально-политические аллюзии соединяются в фокусе разного рода, пола, жанра, цвета кожи и этнической принадлежности живых мертвецов.