Последний месяц зимы порадовал московских театралов многими достойными премьерами, так что выбрать «лучшие» было, пожалуй, затруднительно. Все они по-своему хороши и, безусловно, заслуживают внимания. Но некоторые привлекли особый интерес театрального обозревателя «Известий» — по разным причинам.
«Проблема»
РАМТ
Событием не только февраля, но и всего нынешнего столичного театрального сезона вполне могла бы стать премьера в Российском академическом молодежном театре. Ее ждали. Предвкушали. Надеялись увидеть что-то значительное. Знаменитый британский драматург сэр Том Стоппард прислал худруку РАМТа Алексею Бородину свою новую пьесу «Трудная проблема». А все театралы знают, что в 2007 году Бородин с большим успехом поставил у себя в театре «Берег утопии» — уникальный девятичасовой спектакль по трилогии Стоппарда (сейчас он уже снят из репертуара). Кроме того, в Молодежном театре уже семь лет играют в режиссуре Адольфа Шапиро другую пьесу Стоппарда — «Rock’n’roll», посвященную памяти Вацлава Гавела.
И вот очередная и долгожданная встреча с текстом выдающегося драматурга. Право «первой ночи» получил Королевский национальный театр. Лондонскую постановку «Трудной проблемы» приняли неоднозначно: одни критики сочли ее «богатой и насыщенный идеями», а другие «крупным разочарованием».
Неудивительно. Это тяжеловесная, многословная одноактная пьеса при чуть ли не сериальном сюжете (главная героиня, психолог Хилари, родила в 15 лет и отдала свою дочку на воспитание неизвестным людям, и спустя годы узнает, что этим усыновителем был ее нынешний работодатель — миллионер и владелец Института мозга). Но личная история уходит на второй план — персонажи то и дело ведут научные споры и дискуссии о проблемах сознания, границах между рациональным и духовным. Изъясняются они при этом, во всяком случае в русском переводе, так, как в обычной жизни нормальные люди говорить не могут — высокопарно, высокоумно, книжным языком, сложными периодами. Как будто статью из академического журнала цитируют, между делом жалуясь на пригоревший пирог.
В Молодежном театре из названия убрали прилагательное. Просто «Проблема». Не трудная. И спектакль не длинный — час сорок, без антракта. И жалко, что без антракта — я бы, например, точно тихо удалился — очень уж скучно и старомодно. И даже участие живых музыкантов не спасает публику от сонного оцепенения. Но уйти неловко — павильон с двумя зрительскими трибунами (художник Станислав Бенедиктов) выстроен на сцене большого зала, актеры играют на расстоянии руки. Исполнителей (а в их числе звезды РАМТа Илья Исаев, Петр Красилов, Нелли Уварова) жалко — кажется, они не вполне понимают смысл произносимых фраз, отсюда ощущение фальши и наигрыша.
При всем том жизнь «Проблемы» в Москве началась с настоящей трагедии: на одном из премьерных спектаклей при монтаже декораций пострадали два сотрудника театра — рабочий сцены получил легкие травмы, а заведующая художественно-постановочной частью Ольга Школьникова от полученного удара умерла в больнице...
«Снимается кино»
Театр имени Маяковского
Еще одна февральская премьера могла бы стать сенсацией. И тоже этого не случилось. Свежий спектакль по ранней, 1965 года, и уже легендарной пьесе Эдуарда Радзинского оставил очень странное послевкусие: как будто мы перенеслись на машине времени в эпоху раннего Брежнева и увидели добротное и честное зрелище, поставленное доступными в 1960-х техническими средствами и постановочным языком.
Вероятно, для зрителей, притомившихся от театральных экспериментов и режиссерского новаторства, от Богомолова и Волкострелова, этот спектакль станет именинами сердца, как и для тех, кто бывает в театре раз в пятилетку и не заметил, что он кардинально изменился. Но вот как, скажите, в спектакле о съемках фильма может не быть видеопроекции? При том что декорация вытянута, как кишка, и публике, сидящей по краям (играют в филиале на Сретенке), боковые мизансцены видны плохо.
У крепкого режиссера Юрия Иоффе, большого поклонника Радзинского-драматурга, много лет была мечта поработать с этой пьесой, но прежние худруки не разрешали. Один из аргументов — ее уже ставил с большим успехом Анатолий Эфрос, для которого, как писали критики того времени, это был спектакль-манифест. Для Эфроса в этом тексте было много личного. Кино в пьесе Радзинского снимается и в прямом, и в переносном смысле — в студии попавшим в творческий кризис режиссером Нечаевым (прозрачная отсылка к герою Мастрояни из «8 1/2), а в министерском кабинете — чиновниками, решившими закрыть картину после просмотра рабочего материала.
У Иоффе получилось длинное — почти на четыре часа, многословное, чтобы не сказать болтливое, многослойное и не очень красивое (художник Анастасия Глебова) зрелище. И какие мотивы, кроме ностальгии и желания проверить — будет ли сегодня восприниматься советская трагикомедия, двигали режиссером при выборе именно этой пьесы, понять сложно. Спектакль еще раз подтвердил, что надо быть осторожнее со своими желаниями — они имеют свойство сбываться.
Пьесы Радзинского, полные афористичных реплик и страстных монологов, как правило, дают актерам шанс развернуться. Вот и здесь актерские работы весьма достойные. Можно смело перечислить половину фамилий из программки: Алексей Фатеев, Дмитрий Прокофьев, Людмила Иванилова, Зоя Кайдановская, Максим Разумец... А у Анастасии Дьячук, играющей влюбленную в главного героя девушку Аню, так просто замечательно создан образ, номинация на «Золотую маску». Но всё равно стойкое ощущение ретро (не хочу сказать — нафталина) от спектакля не покидает до сих пор...
«Зарница»
Центр имени Мейерхольда
Руководимый Виктором Рыжаковым Центр имени Мейерхольда, безусловно, одна из самых интересных и притягательных для искушенного театрала площадок. Особенно молодого. На афише ЦИМа можно встретить названия, которые больше не увидишь нигде, а если здесь и ставят классику (как в случае с недавними «Тремя сестрами»), то делают это так, что публике мало не покажется.
«Зарница», пьеса Андрея Родионова и Екатерины Троепольской, мало того что написана в стихах, так еще и антиутопия. Пересказывать сюжет — занятие неблагодарное, скажу лишь, что действие происходит в эпоху победившего патриотизма, в вымышленной стране Лебедянии, в волшебном лесу, где 13-летние подростки играют в военно-патриотическую игру «Зарница». Игра или, как сказали бы теперь, квест — часть экзамена на патриотизм. Но Зарница — это еще и имя одного из героев, Золотого ангела, и название фолк-группы, которую в финале создадут подростки. Один из ключевых поворотов сюжета — лесные боги по ошибке влюбляют одну девочку в другую, вероятно этим и объясняется маркировка 18+. Еще одна забавная деталь — одного из этих нелепых богов по имени Леха-лось играет соавтор пьесы Андрей Родионов.
Рассказывая об этом спектакле, изобретательно и бодро поставленном режиссером Юрием Квятковским с актерами Мастерской Дмитрия Брусникина и с участием их поющих коллег из Театра музыки и поэзии Елены Камбуровой, нужно обязательно упомянуть работу сценографа. При создании сказочного леса художница Полина Бахтина вместе с медиахудожником Алексеем Наджаровым удачно использует возможности зала-трансформера и современные технологии.
«Смерть и чипсы»
Театр «Практика»
Во времена Леонида Андреева не было чипсов. Впервые они появились в России при Хрущеве, в 1963 году, и назывались «Хрустящий картофель московский в ломтиках». Но в годы советской власти Андреев, не принявший Октябрьскую революцию, призывавший Запад спасти Родину от большевиков, был не самым желанным автором, его рассказы и пьесы называли кошмарными. И его возвращение к массовому читателю началось лишь через несколько десятилетий после смерти, с середины 1950-х. Посвященный ему очерк Максима Горького, где буревестник называет Андреева своим «единственным другом среди литераторов» (при том что их отношения были довольно сложными), все-таки послужил звезде Серебряного века своеобразной индульгенцией.
И вот молодой режиссер Данил Чащин с помощью драматурга Юлии Поспеловой соединяет тонкую андреевскую прозу (в основу легли шесть рассказов) и жареный картофель. Как признался постановщик, название спектакля пришло ему во сне. Чипсы в данном случае — метафора поколения фастфуда, которое к смерти относится так же легко, как и к «мусорной» еде. И на своем спектакле о подростковом суициде, сделанном в стиле некроромантического трэш-триллера, Чащин хотел бы видеть тинейджеров, и лучше, если они придут с родителями, а после обсудят увиденное.
Но в репетиционном зале, где играют «Смерть и чипсы», собирается типичная публика театра «Практика» — продвинутый офисный планктон и буржуазная богема, любящая экспериментальное искусство и готовая отдать за него серьезные для подростков 1,5 тыс. рублей. Зрители сидят по периметру тесно друг к другу. В центре — некое зеркально-металлическое сооружение, его можно принять и за подиум, и за стол фокусника. Три артиста — Василий Буткевич, Мария Крылова и Евгений Харитонов — ведут рассказ о вечном и сиюминутном. Большая часть 80-минутного спектакля проходит в полутьме. Атмосфера напоминает пионерский лагерь, где после отбоя рассказывают страшные истории. Но всё равно почему-то не страшно.