Вывод советских войск из Афганистана должен был начаться в январе 1989 года. Однако, чтобы избежать потерь при движении колонн из глубины страны, было принято решение перенести сроки с 15 января на 15 февраля — месяц требовался офицерам на сложные переговоры с моджахедами. Об этом в интервью «Известиям» рассказал доктор философских наук Николай Саутин. После ввода советских войск в Афганистан он неоднократно бывал в рабочих командировках в этой стране в качестве специального корреспондента «Известий». 30 лет назад он же стал одним из авторов итогового репортажа об выводе 15 февраля 1989 года.
— Когда вы приехали на границу с Афганистаном встречать войска?
— Я прибыл в Термез 10 января 1989-го, сразу после новогодних праздников. Нам сообщили, что уже в январе начнется вывод войск. Даже точную дату назвали — 15 января. Мы готовили большой репортаж, к некоторым военным приехали родственники из Союза, все были в нетерпении. Однако спустя 10 дней пришлось вернуться в Москву. Вывод отложили на месяц — войска должны были уйти из Афганистана раньше.
— Почему был отложен вывод войск?
— Руководством ЦК была поставлена задача — не допустить потерь при выводе войск. Насколько мне известно, решили, что безопаснее будет отложить вывод на месяц. Для этого офицеры разведки выезжали в кишлаки — встречались с моджахедами, с тем же Ахмад Шахом Масудом (полевой командир, министр обороны Афганистана в 1992–1996 годах. — «Известия»), договаривались, чтобы не было нападений. Возможно, благодаря этому и другим жестким мерам войска и выходили практически без потерь.
— Получается, в феврале вы снова прилетели в Термез?
— Да, примерно 5 февраля, дней за 10 до окончания вывода войск. Колонны с техникой и людьми шли бесконечным потоком, днем и ночью, постоянно. Тогда дорога была одна — через мост Дружбы (железнодорожно-автомобильный мост через реку Амударью длиной 816 м. — «Известия»). Колонны проходили этот мост, потом сворачивали на специальную площадку — в большое чистое поле, где у каждой части было выделенное заранее место для техники. Там же был и «жилой сектор» —- модули типа вагончиков-бытовок, палатки для солдат. Затем в течение какого-то времени бойцов распределяли по разным частям. Техника на площадках оставалась дольше.
Помню, в самую активную фазу вывода войск в госпиталь в Термезе ночью привезли тяжелораненого солдата. Ему надо было ампутировать ногу, но его состояние не позволяло сделать наркоз. И солдат, молодой мальчишка, плакал. Хирург позвал меня, попросил поговорить с ним, как-то успокоить. Я с ним поговорил, конечно, постарался утешить, приободрить...
— Как жители страны реагировали на уход советской армии?
— Я с группой наших генералов ездил ближе к перевалу Саланг и хорошо помню, что к машинам подбегали афганцы — местные начальники, партийные работники, молодежные активисты, милиционеры. Все они просили взять их с собой в Советский Союз. Очень многие хотели уйти с нашей колонной. Но их не брали. Думаю, участь их впоследствии была не очень хорошей…
— 15 февраля 1989 года из Афганистана были выведены все войска?
— Были слухи, что кого-то забыли. Но, подчеркну, только слухи. После 15 февраля 1989 года там оставались отдельные подразделения, которые занимались передачей афганцам техники. Кроме того, в Кабуле работало наше посольство — его надо было охранять, как и аэродром в Баграме.
— Для наших военных уход был праздником?
— Пожалуй, да. По крайней мере, в те дни рестораны в Термезе были заполнены нашими офицерами. Радость была, разумеется. Но это была скорее особая радость — радость избавления от обузы.
В этой войне никто не мог понять ее конечной цели. Никто не понимал, чем она должна закончиться. Вот в годы Великой Отечественной войны освободили Киев, Варшаву. Тогда все понимали конечную цель — Германия, Берлин, а дальше «бери шинель, пошли домой». А в Афганистане такой ясности не было — в каком сражении надо победить, какой город взять и водрузить знамя, чтобы наступил конец войны? Уничтожили один караван — «забили», как говорили в Афганистане, — а они все равно идут, сколько ни «забьешь»…
Если мы контролировали кишлак, там было спокойно. Нашли ушли — пришли моджахеды и перерезали местную власть. И враждебность населения чувствовалась, хотя усилий было приложено много — старались и здравоохранение наладить, и строительство нового городского жилья. Организовывали системы орошения земли — это же там главная ценность. Первые 2–3 года многие верили, что и в Афганистане «будут яблони цвести». А потом…
Кроме того, надо учесть и условия, в которых шли боевые действия, — летом страшная жара, невыносимая духота. Я вспоминаю городишко Пули-Хумри. Там такая пылища, что в двух метрах не видно было ни машины, ни человека. Переезды из одного населенного пункта в другой, дороги через ущелья... Люди молились: «Дай Бог пройти, ведь мины кругом». Плюс регулярные минометные обстрелы, из-за чего у нас были большие потери. В открытом бою мы их, конечно, побеждали, а вот в горных условиях очень сложно было.
Поэтому и была радость после вывода, сняли с себя эту тяжесть, обузу. И праздник тоже был.