В столице активно обсуждают вероятность закрытия единственного отделения психотерапии для онкобольных. Более 100 тыс. москвичей подписали петицию с требованием отозвать решение о роспуске уникального отделения в больнице имени братьев Бахрушиных. Вот уже 24 года психологи и психиатры помогают пациентам с онкологией адаптироваться к принятию болезни, бороться с проблемами и искать способы их решения. Усилиями специалистов удалось спасти многих людей, находившихся на грани самоубийства. Директор службы помощи онкобольным «Ясное утро» Ольга Гольдман рассказала «Известиям» о том, почему город перестал нуждаться в услугах онкопсихологов и к каким последствиям это может привести.
— Несколько месяцев назад уже говорилось о закрытии отделения психотерапии в больнице имени братьев Бахрушиных, но тогда его удалось отстоять. Что произошло на этот раз?
— Решение было отозвано после того, как пациенты написали письмо в департамент здравоохранения. Сейчас, очевидно, прошла новая проверка, которая показала, что отделения психотерапии быть не должно. Его руководитель довольно долго занимается темой поддержки онкологических пациентов. Она ведет научную работу и докладывала о результатах проведенных исследований на недавней конференции — Всероссийском съезде онкопсихологов. В этом году во время доклада она заявила о том, что отделение было решено расформировать. Естественно, этому все очень удивились. Это уникальное отделение: специалистов, активно занимающихся темой психотерапии онкобольных, очень мало.
— Сколько специалистов в этой больнице помогают онкобольным справляться с психологическими проблемами?
— Отделение состоит из трех человек. Руководит отделением врач психиатр-психотерапевт. С ним работает два психолога. У каждого из них специфичный и раздельный функционал. Психотерапевт необходим для качественной работы. В условиях больницы только он может поддержать пациентов медикаментозно. Поликлиника при больнице имени братьев Бахрушиных выполняла по сути функции психдиспансера. Туда приходили обычные жители района, не только онкопациенты больницы. Но в отличие от диспансера консультации специалистов проходили в экологичном формате: без страха постановки на учет. На самом деле на учет ставят только социально опасных людей, с другими диагнозами уже такого нет. Это миф, в целом мешающий походам к врачу.
— То есть в отделение психотерапии, предназначенное для людей с онкологией, ходили пациенты, не имеющие тяжелых заболеваний?
— Дорога в отделение была нахожена. Местные знали, что могут туда обратиться за помощью, люди приходили лечиться. Плюс наблюдали и пациентов, которые лечат онкологические заболевания. У этих людей определенный сложный набор проблем, с которыми помогает справляться психотерапия. Собралось более 100 тыс. подписей в защиту отделения, в том числе от пациентов. Ценность этого места в том, что оно доступно любому жителю города. Не каждый может позволить себе походы к платным психологам. Им некуда будет идти с этими вопросами.
— Департамент здравоохранения предложил специалистам вариант реструктуризации. Сможет ли отделение функционировать после этих изменений?
— Врачу-психиатру предложили перейти в токсикореанимацию. Это отделение, куда поступают наркоманы с передозировкой или люди с отравлением алкоголем. Никакого отношения к консультированию онкобольных она больше иметь не будет. Ей сказали, что в свободное время она может продолжать работу со старыми пациентам. Департамент здравоохранения выпустил заявление о том, что ничего не меняется, но в этом есть некоторое лукавство. Психологи не могут полноценно работать без руководителя, они — немедицинский персонал. Именно к психиатру во главе группы другие врачи могли бы направлять своих пациентов. Психологи фактически будут обезглавлены и не смогут оказывать помощь как раньше. Врач-психиатр написала отказ в переходе в реанимацию и получила уведомление, что ее увольняют с 1 января. Если убрать этого специалиста, то потеряется весь смысл работы отделения.
— Онкопсихология — достаточно узкая квалификация. Хватает ли в стране кадров, чтобы обеспечить больных необходимой помощью?
— Людей, которые готовы на постоянной основе работать с онкопациентами, единицы. Сейчас всё это закономерно разламывается. Проблема заключается в том, что психиатрическая помощь не входит в ОМС. Исторически сложилось так, что психиатрия стоит отдельно от других медицинских специальностей. У нас всё в кучу: шизофреники, параноики, наркоманы и люди с временными психологическими проблемами, тревожными состояниями, нарушениями сна. При этом в зону внимания «большой психиатрии» не входят временные психологические расстройства людей, у которых есть основное заболевание. Много лет ни в одной московской больнице нет нормальной психолого-психиатрической службы. Никто не замечает, что это комплексная проблема больного человека, которого нужно поддержать.
— Кто в таком случае финансировал работу отделения психотерапии?
— Такие услуги оплачивались из городского бюджета, они были прописаны в программе территориальных госгарантий. Город с миллиардными доходами не может себе позволить психолого-психиатрическую помощь тяжелобольным людям. Полгода назад сократили психологов в хосписах Москвы. Родственники, привозящие людей, которые скоро уйдут, не могут получить никакой помощи. Им остается только благодарить, что пролежней нет. То, что психиатрия находится отдельно от остальной медицины, не выдерживает никакой критики. Люди с тяжелым основным заболеванием выпадают из поля зрения. Некоторые вещи нужно лечить медикаментозно, но многое исправляется коммуникацией. Достаточно посмотреть на агрессию пациентов и медперсонала друг на друга. Поговорите с врачом нормально, а не орите на него. Объясните медику, что пациент не на него орет, а на свою болезнь. Огромное количество вещей можно решить простым и дешевым способом. Не понимаю, почему это выпало из поля зрения организаторов здравоохранения.
— Много ли людей пользовались консультациями врачей за время работы отделения?
— Ежемесячно только в этой больнице около 300 онкологических пациентов получали психологическую помощь. Это немало, но по-хорошему в любом медучреждении, где есть онкологическое отделение, должна быть такая служба. Сейчас такие отделения работают на страх и риск главного врача. Большинство из них не заинтересованы в том, чтобы всё это организовывать. Медицина — это не точная наука: постоянно что-то происходит, предугадать реакцию человека невозможно. Психологическая служба понижает количество жалоб и напряженность между врачами и пациентами, повышает доверие к медикам.
— Онкология затрагивает не только самого больного, но выбивает почву из-под ног у всей его семьи. Как можно помогать семье тяжелобольного пациента? Способны ли психоневрологические диспансеры справиться с такой задачей?
— Например, когда человек пережил инсульт, всё самое худшее позади, дальше процесс реабилитации, а с онкологией — впереди неопределенность. Перенаправить тяжелых больных в психоневрологические диспансеры — нерабочая модель. Если основной диагноз психиатрического характера, то человек ходит туда и наблюдается. Но когда человек занимается лечением основной болезни, у него нет времени и сил для визитов в диспансер. Он должен получать все необходимых медицинские услуги по месту лечения основной болезни.
— Считается, что в столице такая помощь организована лучше, чем в регионах. Так ли это на самом деле?
В регионах всё точно так же. Организовать психологическую помощь онкологическим больным можно только из бюджета города. Но везде ограничиваются отпиской: нет в ОМС, значит, не положено. Это безусловно тормозит развитие отрасли. Пациенты не могут с врачами найти общий язык. Кто-то же должен иметь возможность услышать пациента, узнать, в чем его проблема. Сейчас времени ни у кого на это нет.
— В чем именно состоит работа психотерапевта? Может ли он убедить человека в необходимости продолжать лечение?
— Врач — это не враг, а тот человек, с которым вместе нужно работать. Это очень важно понимать людям, находящимся в кризисной ситуации болезни. На нашу горячую линию 8-800 100-0191 звонит около 40 тыс. человек в год, но мы — всего лишь костыль, на который можно опереться, когда человек находится в остром состоянии. Мы говорим о вариантах решения, но невозможно всю работу по психологической поддержке тяжелобольных людей в целой стране повесить на один телефонный номер. Наша организация негосударственная и некоммерческая. Она существует за счет субсидий, грантов, пожертвований и работы волонтеров. В масштабах страны это просто смешно. Проблему нужно решать на государственном уровне: психолого-психиатрическая помощь больным должна существовать по месту лечения основного заболевания.
— Судя по недавней истории с выселением онкобольных детей из столичной многоэтажки из-за боязни жителей «заразиться» раком, уровень осведомленности о болезни у людей находится на ужасающе низком уровне.
— Самое страшное проявление канцерофобии — это даже не выселение онкобольных детей, а когда люди избегают походов к врачу. У нас пугающий уровень отказов от лечения. Когда человек ходит с шишкой в груди и целый год боится идти ко врачу, это в том числе психологическая проблема. Пациенты боятся диагнозов, самого лечения и последствий. Это нормальное состояние человека, который не владеет информацией, не понимает, кто способен ему помочь. Задача государства — сделать так, чтобы люди не боялись обследоваться. Конкретного главного врача не волнует статистика самоубийств среди онкобольных, ведь эти самоубийства не происходят у него в больнице. Семья страдает очень сильно, а больным нужна поддержка от близких, и часто они ее не получают. Рак очень сложно победить в одиночку, для борьбы с ним нужны совместные усилия медицины, государства, некоммерческих организаций, самих пациентов и их близких.