В российский прокат через 50 лет после создания выходит один из ключевых фильмов XX века — «2001 год: Космическая одиссея» Стэнли Кубрика. К юбилею картину отреставрировали под руководством Кристофера Нолана («Интерстеллар») с оригинальной 70-миллиметровой пленки и перевели в формат IMAX. Не зря: огромный экран идеален для безупречного визуального ряда и соразмерен философскому масштабу произведения.
Удивительно, но фантастическая лента полувековой давности сегодня не кажется устаревшей. Напротив, ее форма по-прежнему поражает (много ли мы вспомним блокбастеров, где за первые полчаса не звучит ни одного слова?), каждый кадр воспринимается как произведение искусства, а идеи, заложенные Кубриком и соавтором сценария Артуром Кларком, сохраняют актуальность. И вряд ли когда-то ее потеряют.
«Космическая одиссея» — это не про 2001 год, в котором разворачивается действие основной части фильма, и даже не про будущее в целом. Это — про вечное. Почему происходит эволюция? Существует ли во Вселенной разум, превосходящий человеческий? Что есть первооснова жизни? В отличие от Нолана, иллюстрировавшего в «Интерстелларе» реальную научную гипотезу, Кубрик не дает ответов. Вместо физики у него — метафизика, вместо гимна познанию — декларация принципиальной непознаваемости мира.
Можно усматривать в «Космической одиссее» связь с реальными событиями (фильм предвосхитил высадку первого человека на Луну), можно — дискутировать о религиозных мотивах, на что намекнул сам Кубрик в одном из интервью. Но буквальной трактовке картина не поддается. «Космическая одиссея» — цепочка символов, художественных метафор, большинство из которых оказались столь емкими и выразительными, что давно уже начали жить отдельно от фильма.
Монолит в пустыне и младенец в космосе, красный «глаз» компьютера HAL9000 и космический корабль, «танцующий» под вальс Иоганна Штрауса... Бесконечные цитаты, пародии, реклама и клипы «по мотивам» сделали образы «Одиссеи» поистине народными, хотя сама картина народной никогда не была.
Первые зрители были смущены непонятностью происходящего на экране. И своим мировым успехом в прокате фильм был обязан не новаторскому содержанию и экспериментальной киноформе, выстроенной по оперным принципам, а невиданным в те годы спецэффектам. За них Кубрик и получил единственный в своей карьере «Оскар» (по сути, глубоко второстепенная номинация), а вовсе не за режиссуру или сценарий.
Впрочем, влияние картины на кинематограф оказалось столь сильным, что никакие премии не смогли бы стать его адекватным отражением. «Космическая одиссея» проложила дорогу «Солярису» Тарковского и «Звездным войнам» Лукаса, франшизе про Чужого и всей кинофантастике Стивена Спилберга (включая «Искусственный разум», задуманный самим Кубриком и переданный им младшему товарищу «по наследству»). В последнее десятилетие эстафету подхватили Дени Вильнев («Прибытие») и уже упомянутый Нолан.
Но годы идут, а кубриковский шедевр по-прежнему возвышается, как загадочный монолит, на фоне более или менее удачных попыток создать нечто сопоставимое. Дело в том, что остальных режиссеров интересует человеческое, Кубрика же — сверхчеловеческое. Недаром тема из симфонической поэмы «Так говорил Заратустра» Рихарда Штрауса так хорошо подошла к начальным и финальным кадрам фильма. Правда, искать ключи к сюжету в ницшеанстве, да и в любых других философских, научных, теософских концепциях — столь же бессмысленно, как пытаться объяснить магию черной стелы. Остается только завороженно наблюдать за открывающим новые горизонты полетом «Одиссеи» и — радоваться очередному ее возвращению на нашу орбиту.