«Мы делаем выставку про нашу страну»

Комиссар павильона России на Венецианской биеннале Семен Михайловский — о концепции экспозиции и вездесущей бюрократии
Сергей Уваров
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Александр Казаков

На этой неделе в Венеции открывается XVI Международная архитектурная биеннале. Россия представляет свою экспозицию в национальном павильоне, созданном в 1914 году Алексеем Щусевым. О том, какие идеи легли в основу проекта «Станция Россия» и кто из отечественных художников примет в нем участие, «Известиям» рассказал куратор выставки, ректор Института имени Репина (Санкт-Петербургской академии художеств) Семен Михайловский.

— Какова тема павильона в этом году и как она сочетается с общей концепцией XVI архитектурной биеннале?

— Тема — железные дороги, но на самом деле выставка — о России. На каждой биеннале так или иначе мы делаем выставку про нашу страну. Стараемся, чтобы это было не просто представление художников или архитекторов, а воплощение большой идеи, отражение масштаба России, ее проблем, переживаний. И в этом году центральным символом станет железная дорога.

Когда был объявлен девиз всей биеннале — «Свободное пространство», — оказалось, что он созвучен этой теме, ведь железные дороги символизируют бесконечное русское пространство. Надо сказать, тему биеннале всегда стараются сделать абстрактной, дающей кураторам национальных павильонов встроиться в общую линию.

Павильон России, построенный по проекту архитектора Алексея Щусева в 1914 году
Фото: TASS/DPA/Felix Hörhager

— Через какие работы будет раскрыта ваша концепция?

— Павильон будет стилизован под железнодорожную станцию. Кстати, архитектор нашего павильона, советский классик Алексей Щусев спроектировал Казанский вокзал, что символично. Сохранились его фотографии на стройке.

Войдя в наше здание в Джардини (Сады биеннале), зритель окажется будто на вокзале. Залы называются «Архитектурное депо», «Камера хранения», «Зал ожидания»... Мы старались сохранить железнодорожную эстетику. И вот что я заметил: чем больше мы этим занимались, чем больше узнавали, тем интереснее становился для нас сам объект исследования.

Железные дороги — становой хребет, каркас страны, ее кровеносная система. Приезжая в город, первое и последнее, что видишь, это вокзал. И тут же все социальные проблемы — нищие, бездомные, исторгнутые из города. Кстати, сейчас их стало меньше. Но тем не менее это по-прежнему место концентрации переживаний: здесь живут радость встреч, горечь прощаний...

— Будут ли включены в экспозицию какие-то исторические сюжеты?

— Конечно. В России многое связано с железными дорогами — отречение Николая II происходило в поезде, Ленин приехал в пломбированном вагоне, Лев Толстой умер на станции Астапово, а Солженицын, возвращаясь из эмиграции,

символически пересек страну на поезде...

Один из ярких сюжетов — путешествие Дэвида Боуи. Сохранились его письма, а также воспоминания журналиста, который был рядом с певцом. И в этих мемуарах описано, какое впечатление на Боуи произвела Россия, увиденная им из окна поезда. Эту и другие истории мы помещаем в «Камеру хранения». Некоторые двери там будут открываться, они с зелеными огоньками, другие же — с красными огоньками — останутся закрытыми. Это настоящие дверцы из Московского вокзала Санкт-Петербурга, всего 60 штук.

— Вы описываете фактически тотальную инсталляцию. Как будет выражена именно архитектурная составляющая?

— Мы покажем проекты самых значимых вокзалов в центральном зале, названном «Архитектурное депо». К рельсам на магнитах прикреплены фотографии и проекты вокзалов. Мы пригласили Николая Шумакова, президента Союза архитекторов, чтобы он показал свои рисунки и макеты для высокоскоростной магистрали, которая сейчас проектируется. Еще покажем работы Никиты Явейна — вокзал в Олимпийском парке в Сочи. В третьем зале мы демонстрируем предложения по площади трех вокзалов в Москве молодых архитекторов CitizenStudio (бюро «Горожане»). Стены там будут расписаны граффити. Типичная привокзальная тема: едешь на поезде и видишь заборы с граффити.

В здании железнодорожного вокзала «Олимпийский парк»
Фото: ТАСС/Сергей Узаков

— Чем же завершится путешествие?

— В последнем зале зритель окажется перед вагонным окном, в котором мелькают русские пейзажи от Москвы до Владивостока. Режиссер Даниил Зинченко по нашей просьбе проехал весь этот путь, и за семь дней путешествия он не выключал камеру, а по возвращении смонтировал семиминутный фильм. Отсюда и название: «Семь дней в семи минутах».

И вот представьте: вы увидите бесконечные заснеженные пейзажи, после чего выйдете в Джардини, в жаркие венецианские сады — навстречу лету. Мы хотим эмоционально разогреть публику в нашем павильоне. Или, наоборот, заморозить (смеется).

— У вас был похожий принцип на прошлой биеннале. Проект завершался видеоартом Саши Пироговой, после чего выход в солнечные сады воспринимался как освобождение от тьмы.

— Да, нередко критики говорят: «Узнаваемо». У каждого человека есть свой почерк. Если у меня второй раз оказывается видео в последнем зале, значит, так я это вижу.

— Это правда, что РЖД может использовать какие-то из представленных в экспозиции проектов для воплощения в жизнь?

— Мы придумали такой прием: в центральном зале у нас над лестницей висит вырванный с дерном макет Павловского вокзала, который раньше был на территории Павловского парка в пригороде Петербурга. Сейчас этого вокзала не существует, но можно его восстановить. У Рафаэля Даянова готов проект.

Интерьер концертного зала, Павловский вокзал. 1927 год
Фото: commons.wikimedia.org

Но это непростой вопрос. Если на территории парка построить вокзал, какую функцию он будет выполнять? Все-таки изначально это был не вокзал железнодорожный, а vauxhall — место концертов и развлечений. Возможно, именно vauxhall надо воссоздавать. Тут уж решать РЖД. Но так или иначе они проявили заинтересованность в нашей работе.

— Биеннале — международное событие. Не стало ли сложнее работать за рубежом в связи с непростыми дипломатическими отношениями?

— То, что происходит сейчас в мире, очень печально. Конечно, это не наша вина. И пока, к счастью, на искусстве это не отражается. У нас в Санкт-Петербургской академии художеств учится много иностранных студентов. Когда мы представляли проект для Венеции, все были очень доброжелательно настроены: и руководство биеннале, и коллеги из других павильонов. У нас — команды российского павильона — проблем нет и никогда не было.

В прошлом году на встрече с президентом в рамках Культурного форума я говорил, что в Академии художеств учатся студенты из разных стран, в том числе из Америки. И мы будем не поучать, а учить их естественным образом. Я почувствовал, что у президента это не вызывает отторжения — наоборот. Владимир Владимирович тогда говорил, что именно культура объединяет народы.

— Вы возглавляете один из главных творческих вузов страны. Какие проблемы в художественном образовании сейчас первостепенны?

— Большая проблема — бюрократия. Она неизбежна, но у нас ее слишком много. Мы пытаемся «оцифровать» образование, описать все результаты цифрами. Я понимаю логику чиновников. Но не всё возможно выразить в такой форме. Тем не менее любой руководитель учебного заведения огромную часть своего рабочего времени занимается отчетностью, написанием писем и прочими вещами в стиле Салтыкова-Щедрина. Чем больше я общаюсь с чиновниками, тем больше понимаю, как глубоко и серьезно заглянул великий писатель в русскую действительность.

Коридоры Петербургской Академии Художеств
Фото: ТАСС/Интерпресс/Павел Долганов

— Современное искусство до сих пор нередко вызывает непонимание или даже протест общества. Можно вспомнить скандал вокруг экспозиции Яна Фабра в Эрмитаже. Почему так происходит?

— Современное искусство нуждается в комментариях. Тогда зритель видит и понимает. Ему нужны «переводчики». Проблема интерпретации сейчас становится важнейшей. Старое искусство более понятно, хотя тоже нуждается в интерпретации.

— Есть мысль, что современное искусство гораздо проще воспринимать, чем классическую живопись. Ведь чтобы понять, почему Мадонна изображена именно так, а не иначе, надо знать символику религии, живописную традицию, историю и еще много других вещей. А современное искусство воздействует непосредственно.

— Если говорить об абстракционизме — возможно. Но концептуализм без толкователя, поводыря не поймешь. Честно говоря, я устал реагировать на попытки остроумных мальчиков и девочек развеселить меня своими ироничными концепциями. Но я далек от мысли, что надо что-то запрещать или как-то поучать художника — «делай так и не делай эдак». Пусть будет и то, и это... А мы посмотрим, как всё это будет развиваться. Искусство тем и прекрасно, что ты не знаешь, куда оно пойдет в будущем.

— Каждый период входит в историю искусств под каким-то ярлыком. Какие-то годы считаются расцветом, какие-то, наоборот, упадком. Как вы оцениваете искусство того периода, в котором мы живем сейчас?

— Для создания шедевров художнику нужно, чтобы земля тряслась под ногами. А у нас земля не трясется, всё в государстве более или менее благополучно. Члены Союза художников в мансардах пишут натурщиц. Современные арт-деятели пытаются создавать какие-то проекты. Аудитория небольшая, но она есть…

Честно сказать, в последнее время я не увидел ничего такого, что бы меня поразило. У нас прекрасная музыка, балет. А в изобразительном искусстве нам сейчас нечем похвастать. Но главное здесь — не переживать и не превращать это в комплекс. Баобабы у нас не растут. Ну и что? Зато у нас страна огромная, которую никто никогда не завоюет. Завязнет.

Справка «Известий»

Семен Михайловский окончил Санкт-Петербургский институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина по специальности «искусствоведение» и аспирантуру архитектурного факультета.

С 2002 года — проректор по внешним связям, с 2010 года — ректор Института имени Репина. Действительный член Российской академии художеств, член президиума Совета при президенте РФ по культуре и искусству. Организатор и куратор ряда выставок в России и за рубежом. С 2016 года — комиссар российского павильона на Венецианской биеннале. Лауреат премии правительства РФ за 2017 год.