Глава НИЦ «Курчатовский институт» Михаил Ковальчук и директор Института системного программирования им. В.П. Иванникова РАН (ИСП РАН) Арутюн Аветисян побеседовали о локомотивах развития компьютерной индустрии, цифровой экономике и национальной технологической безопасности.
Михаил Ковальчук: Институт системного программирования — один из важных институтов Российской академии наук. На ИСП РАН лежит забота о национальной базе программирования. Хоть государство и приняло в последнее время ряд решений, ограничивающих использование иностранного системного ПО, тем не менее большинство софта, используемого у нас как частными лицами, так и организациями, сохраняет западное происхождение.
А ведь в Советском Союзе существовала мощнейшая научная школа программирования, работали способные алгоритмисты и кодировщики, создавалось системное ПО мирового уровня для электронно-вычислительных машин отечественного производства...
Арутюн Аветисян: В этом году как раз исполняется 70 лет информационным технологиям Советского Союза и России: они ведут свое начало с 1948 года, когда в стране был создан ИТМиВТ — академический Институт точной механики и вычислительной техники имени Лебедева. Из него выросли несколько крупных научных школ, в частности создатели серии ЭВМ БЭСМ: машина БЭСМ-6 во всем мире признана одним из самых серьезных компьютеров своего времени.
Из той школы выросли потом несколько других, одну из них создал академик Иванников, я ее теперь имею честь возглавлять. Фактически наш институт — некоторая организационная структура вокруг этой ведущей научной школы.
М. К.: Сколько человек сейчас работают в ИСП?
А. А.: Примерно 250. Причем живем мы в основном за счет внебюджетных средств. Академическое финансирование в нашем бюджете никогда не превышало 10%, а в прошлом году оно получилось даже в пределах 7%.
М. К.: Ну, вы редкий институт в этом смысле: сами умеете зарабатывать.
А. А.: В 1990-е годы мы даже налогов платили больше, чем совокупно получали из госбюджета. И сейчас ситуация тоже достаточно стабильна. К счастью, уезжать ребята стали меньше. Ведь важнейшая задача такой структуры, как наша, — удержание пассионариев. Людей, которые хотят и могут создавать новые вещи. Таким специалистам нужно ставить хорошие правильные задачи, они должны видеть, что реально востребованы. Это очень важно для них. И вот институту пока удается это делать.
М. К.: А откуда берете молодые кадры? Физтех?
А. А.: Есть три кафедры — на Физтехе, на факультете вычислительной математики и кибернетики МГУ и в Высшей школе экономики. И еще процентов 15–20 — из регионов. Мы берем талантливых ребят в магистратуру либо аспирантуру. Еще берем иногда из Бауманки, МАИ, МИФИ.
К нам попадают уже, по сути дела, кем-то отобранные дети — которые прошли через некоторые наши сохранившие былой уровень физматшколы. Надо сказать, что в целом наша система образования, несмотря на все проблемы, продолжает довольно уверенно работать. Ею и живем. Потому что если нет талантливой подготовленной молодежи, то взять ее нам негде. Мы, в отличие от американцев, не можем обеспечивать себя кадрами за счет иммиграции.
М. К.: Школа создает костяк устойчивости.
А. А.: За счет нее мы и выжили, а потом начали эффективно развиваться. И сейчас у нас, не поверите, 80% института — молодежь. Мы решили, как мне кажется, самую главную проблему, которая перед нашей наукой сейчас стоит. Это преемственность поколений, преемственность школ.
М. К.: Давайте теперь поговорим конкретно. Чем вы занимаетесь, институт в целом, какие проблемы вы видите в поле вашей ответственности?
А. А.: Мы, если пытаться сказать коротко, занимаемся анализом программ и данных. Это исторически наш участок, а теперь он стал еще и объектом коммерческого приложения сил. Эту область с недавних пор называют «большие данные», Big Data. Хотя с большими данными мы, вообще-то, работали всегда. Мы получали их из ЦЕРНа, например, или из вашего института. И вот наши алгоритмы, методы работы с Big Data, а самое главное, компетенции оказались в самом тренде.
М. К.: Но БЭСМ-6 повезло меньше. Что же с ней произошло — в концептуальном, стратегическом смысле?
А. А.: Это очень важный сейчас вопрос с точки зрения развития страны. Исторически в 1960-е годы, и в 1970-е, в 1980-е, и даже в 1990-е всё еще — технологии развивались либо отдельными отраслями экономики, либо военно-промышленным комплексом. Не только у нас — во всем мире было так. Тот же интернет фактически из ВПК пришел.
Но сегодня всё по-другому. Последние лет десять, можно сказать, заказчиком всех инноваций и новых технологий является социум, так называемый Socially Driven. Вот простой пример: графические акселераторы. Они используются в большинстве суперкомпьютеров, и у вас в Курчатовском институте тоже. В современной генетике и многих других науках без этих суперкомпьютеров никак. Но ведь графические акселераторы ускоренно развивались не за счет большой науки! А благодаря всего лишь геймерам, любителям компьютерных игр. Такой побочный эффект.
М. К.: Не забывайте все-таки, что суперкомпьютеры возникли еще и потому, что Советский Союз и Соединенные Штаты подписали соглашение о запрете ядерных испытаний. Ядерное оружие должно было «перейти в компьютер», подвергаться там испытаниям на математических моделях.
А. А.: Согласен. Но эта тема подоспела, когда геймеры уже профинансировали разработки графических акселераторов миллиардами своих кровных долларов.
М. К.: Да и появление интернета тоже стало локомотивом развития IT-индустрии. Кстати, российский интернет — Рунет — родился как раз в Курчатовском институте. 16 лет назад компания «Релком», созданная тут у нас, его основала.
А. А.: Интернет поспособствовал, конечно. Но я ведь о фундаментальной тенденции: кто и как продвигает развитие технологий.
Другой пример — те же самые большие данные. Революция в этой области случилась за последние 5–7 лет. А пришла она откуда? Из маркетинга и рекламы, из очень земных бизнес-задач по продвижению товаров. Оказалось, можно решать эти задачи, анализируя гигантские данные, накапливаемые поисковыми системами и интернет-браузерами.
Или те же социальные сети. Всеобщее не слишком плодотворное времяпрепровождение за перепостом котиков породило платформы массового взаимодействия, которые дали новый толчок технологиям.
А сейчас мы находимся, по моему мнению, в такой фазе, когда в ближайшие 10–15 лет начнется переход на следующий этап социального развития. Нас начнут вместо социума окружать деривативы. Грубо говоря, роботы. Необязательно такие железные человекоподобные агрегаты, как в старой фантастике, а программные интеллектуальные помощники. Основную долю интернет-трафика начнет генерировать и потреблять не человек, а робот.
А это значит, что если мы делаем какую-то платформу или даже простейший веб-сайт, то необходимо заранее позаботиться о том, чтобы наш контент было удобно потреблять роботам.
М. К.: И вот тут самое время вернуться к вопросу, с которого мы начали, — насчет технологической независимости и ее роли в национальной безопасности.
А. А.: Да. Я ведь к чему это рассказывал. Три существенные составляющие повлияли на ускоренное развитие и внедрение IT. Во-первых, социум. Во-вторых, открытое программное обеспечение, или, как его еще называют, свободное. И третье — аппаратура общего назначения. Даже в банковской сфере наблюдается отчетливая тенденция замены специализированных решений на аппаратуру общего назначения. Этим обеспечивается независимость компаний от поставщиков. Технологическая безопасность на уровне компаний. И вот здесь открывается ниша для нас как страны: мы можем, не прилагая сверхусилий, мобилизоваться и победить, инкорпорироваться в уже освоенные рынки и в том числе поднять свой экспортный потенциал.
Чтобы уровень жизни у нас стал не хуже, чем в любой европейской стране. Мы богатая страна, у нас средний уровень жизни должен быть выше, чем в Германии, я убежден в этом.
М. К.: Богатейшая страна, безусловно.
А. А.: У нас есть на это около десятка лет, по моим оценкам. Нам, конечно, будут мешать гиганты индустрии, навязывать собственные сервисы. Но в нынешнем мире непрерывной технологической революции трудно гарантировать стабильность гигантов даже на пару лет вперед. Поэтому нам надлежит достаточно быстро мобилизоваться. У нас есть 5–10, ну, 15 лет для того, чтобы вырастить новое поколение детей — тех, которые смогут отвечать на технологические вызовы...
М. К.: Завершая наш разговор, я хотел бы сделать несколько важных обобщений. Не зря наш президент не устает повторять, и, в частности, в недавнем послании Федеральному собранию он об этом говорил, что главная опасность для нашей страны — технологическое отставание. Мир сейчас развивается как никогда быстро. Страны, которые не поспевают за этим развитием, будут фактически подвергаться скрытой колонизации. Сегодня это не военное, а именно технологическое порабощение. Причем объектом этого нового вида колонизации становятся вполне развитые государства. Потому что они попадают в зависимость от чужих высокотехнологичных решений. Именно в этом главный риск потери суверенитета в ближайшем будущем. Вы, на мой взгляд, правы, когда говорите про 10–15 ближайших лет.
Причем ситуация здесь абсолютно тождественная и в компьютерных науках, и, скажем, в биологии, в генетике. Например, технологии геномного редактирования в ближайшие несколько лет изменят мир до неузнаваемости: сельское хозяйство, медицину — вообще всё. И если у вас нет в этой области конкурентоспособных технологий, то с вами можно сделать что угодно — через продукты, воду, лекарства. То же самое с компьютерными технологиями.
Мы находимся в гуще высокотехнологичного развития по всем направлениям и занимаем достаточно серьезное место. Но нам надо сосредоточить на этих направлениях все силы, вложить инвестиции, правильно выбрать приоритеты, чтобы закрепить свою национальную технологическую независимость и безопасность.