На сельском кладбище близ поселка Красный под Ростовом-на-Дону похоронили писателя Владимира Маканина. Лауреат «Русского Букера», «Большой книги» и множества других российских и иностранных премий умер на 81-м году жизни.
Этот разговор был записан в июне 2008 года на фестивале «Кинотавр», где Владимир Маканин вместе со съемочной группой режиссера Алексея Учителя представлял фильм «Пленный», в основу которого лег его рассказ. Публикуется впервые. На интервью Владимир Семенович пришел прихрамывая, опираясь на палочку.
— Ногу подвернул за городом во время прогулки. Соседская собака залаяла, а моя дернулась на ее лай. Теперь ходить только так могу. Ну ничего, думаю, дней через десять пройдет.
— Вы собачник?
— А как же за городом и без собаки? Двортерьер. Взял для души, а получилось — для охраны. Построил себе дом в Подмосковье.
— Вы живете в элитном поселке?
— Нет, какая там элита. Это перестроенная на современный лад старая дача. Там есть все удобства. А еще есть собственная скважина глубиной 84 м. Сдавали мы воду на исследование, оказалась буквально артезианская.
— Так вам можно бизнес наладить с выпуском воды.
— Ну да, я подумываю об этом. (Смеется.) Вы себе не представляете, какая это вкусная вода. Она будто набрасывается на тебя при первом глотке. В городе такой нет.
— Давайте о кино. Алексей Учитель снял фильм по вашему рассказу «Кавказский пленный». Вы довольны результатом?
— Доволен, я ведь тоже принимал участие в работе над картиной. Тема, о которой я пишу, будет интересна всегда. Она вечная. А чтобы создать достойный фильм, пришлось переписать сценарий, его надо было расширить, сделать более интригующим.
Но просто так работать мне скучно. Я стал анализировать. Смотреть с разных сторон на историю. И решил, что в ней не хватает еще одного героя. Так в сценарии появился русский пленный Боярков. Тема стала звучать иначе. Это уже не просто история о чеченском юноше, который был таким симпатичным, вел русских бойцов секретными тропами, а потом подал сигнал своим. Это уже некое размышление о пленении.
В мире с пленными закончат нескоро. И это самое жуткое. Такое будет и в 2010-м, и в 2050-м, и через две тысячи лет после нас. Да и при египетских фараонах тоже случалось сплошь и рядом. Запросто представляю, как два египтянина в набедренных повязках ведут через пустыню плененного финикийца.
— Мне понравилось, что в этой мрачной истории вы нашли место красоте. Пленный чеченец у вас намеренно красив.
— Да. В рассказе фигурирует мальчик неземной красоты, а еще красивые солдаты вокруг. Но знаменитое выражение Достоевского — «красота спасет мир» — в этой истории не срабатывает.
— Красоту вы наделяете серьезной миссией?
— Красота куда шире, чем просто внешний облик. Она в природе, в поступках, в жестах. Да герои рассказа и сами часть ее. И всё вместе пыталось настроить их на лад миротворения.
— Настроить на мир там, где все клокочет в ожидании войны?
— Да. Я не мог отступиться от темы спасительной красоты, когда понял, что у нее есть возможность изменить мир. Она делала это вчера, сегодня и будет делать завтра. Но насколько нам это нужно? Вот вопрос. Нуждаемся ли мы в спасении?
— Что вас раздражает и радует в жизни?
— Не могу сказать, что раздражает и радует. Люди как люди. Ожидать многого от них не надо. Но и ставить на них крест тоже не стоит.
Это как в шахматах: кто-то любит играть белыми, а кто-то — черными. Белые должны вести динамичную игру, а черные наоборот — защищаться, неторопливо, не спеша. И помнить, что инициатива наказуема.
— Вы не привыкли форсировать события?
— Зависит от ситуации. И еще надо взвешивать, насколько тебе это надо.
— А если представить, что вся ваша жизнь — партия в шахматы, какими бы предпочли играть?
— И белыми, и черными.
— По ситуации?
— Нет. Это более сложный выбор. Белыми играют на выигрыш, а черными — на ничью. Чемпион мира по шахматам Алехин говорил: чтобы по-настоящему сильно играть, надо уметь выигрывать черными. Я вот раздумывал: интересно бы мне было выиграть черными? Нет. Наверное, я подожду, когда цвет сменится. А о том, как пойдет партия, заранее не скажешь. Все зависит от ситуации, желания, азарта.
— С белыми фигурами вы часто выходили победителем?
— Да. В игре белыми это просто. Самое главное — ты не должен терять динамику. Если сравнивать с музыкой, это как исполнять фортепианный концерт в небольшом зале. Блестяще, быстро, динамично, немного поверхностно. А игра черными — это симфоническая музыка. Где затрачиваешься, слушая. Сначала стесняешься даже дышать, потом начинаешь дышать с оркестром в унисон, и затем музыка забирает тебя целиком.
Не надо пытаться форсировать победу. Ты либо партию испортишь, либо просто проиграешь, развалится позиция.
«Кавказского пленного» я писал, играя черными фигурами. А сейчас выходит роман «Асан» (выпущен в 2008 году. — «Известия») на ту же тему, только сделан он уже с помощью белых. Асан — это искаженное кавказское произношение от имени Александр. Вы знаете, что горцы стали горцами не из любви к высоте? Александр Македонский прошел там со своим войском и загнал всех в горы. У них дети потомков в пятом поколении при упоминании Македонского от страха писались. Преодолеть генетический страх они решили оригинальным способом — придумали своего идола и назвали его Асан. В романе обыгрывается эта тема. Кстати, у горцев много имен, производных от Александра: Сандро, Искандер, Аслан и другие.
— Имя ведет человека по жизни?
— Трудно сказать. Некоторых моих предков сто процентов вело. А другие так устроены, что имя в их судьбе как наконечник стрелы. Оно пробивает любые препятствия, а попадет ли в цель — неизвестно. Но многие верят в силу имени и умирают с этим убеждением.
— А во что вы верите?
— В Бога. Я верующий, но не воцерковленный. Хотя моя фамилия религиозного происхождения. Маканя — это такой сельский поп, который при крещении макал ребенка в купель.
Вера — дело интимное. Это как о женщине говорить. Иногда можно, а лучше не надо.
— Писатель Владимир Семенович Маканин какие книги читает? И есть ли время на чтение?
— Вот сейчас летел в самолете, читал книгу Юджина О`Нила «Траур — участь Электры». Трилогия, полная драматизма. Иногда надо и драму почитать.
— Вы подпитываетесь драмой?
— Не скажу, что подпитываюсь. Больше соревнуюсь.
— С кем?
— С автором произведения. Я вижу, как сделаны его герои, понимаю порыв, который он имел в виду. Восхищаюсь тем, как это написано. Вот у Толстого и Достоевского было негласное состязание. Например, Толстой хоть и удалился от всего мира и жил себе в Ясной Поляне, но оттуда переписывался со всем миром. А Достоевский, бедняга, при жизни не был писателем даже второго ряда, его считали хуже Тургенева. А что теперь? Достоевский выше.
— Литературные герои вас не привлекают?
— Мне нравится Дон Кихот Сервантеса. Ну что там, казалось, история безумного старика... Но книга была так хорошо сделана, что стали появляться пародии. И один автор написал продолжение — как Дон Кихот и Санчо Пансо узнают, что о них Сервантес создал роман. И герои начинают вести себя с оглядкой на то, как о них написано.
— Живи Сервантес в наши дни, наверняка бы судился за авторские права. Вам не приходилось с этим сталкиваться?
— Был у меня такой случай в Мексике. В Испании перевели один мой роман. А мексиканцы в обход авторских прав издали его у себя. Я ничего не смог сделать с этим. Тогда еще не было агентов, а ВААП (Всесоюзное агентство по авторским правам. — «Известия») ничем не помогло.
— До вас доходит информация из Мексики?
— Конечно, художественная литература вся на виду. У меня есть агент в Лондоне. Следит за книгами, берет 15 процентов.
— Как общаетесь с английским агентом?
— На английском, хотя знаю я язык средненько. А вот она всерьез учит русский.
— Почему вы почти не даете интервью и ничего не рассказываете о своей личной жизни?
— Я стараюсь этого не делать. Вот я разбился на машине, и это стало известно прессе. Пришлось рассказывать.
— Как это — разбились?
— Ехал из Москвы на армейском «козлике» на рыбалку. Есть такая рыбная река Шоша. Ну и по дороге случилось. После той аварии я больше не садился за руль. Пробовал у себя за городом в Подмосковье водить. Но решил, что это не мое. Удобнее всего ехать в город на электричке, а потом пересаживаться на метро. Зачем машина, когда есть такой удобный транспорт? Да и пробок в метро не бывает. Хорошо! Сижу и читаю.
— В метро вас узнают?
— Иногда. Узнают, как правило, в самолетах, там публика продвинутая. А в общественном транспорте я кепочку на глаза натяну, и никто не видит меня. Если ты не веришь в свою звездность, то с нее всегда можно спрыгнуть. У меня это получается.