«Лагерь для гостей» Кахраманмараш находится в получасе езды от одноименного городка в юго-восточной Анатолии. Издали его можно принять за тепличное хозяйство. Плотные, ровные ряды белых контейнеров странно смотрятся на фоне скошенных полей, поросших невысоким лесом холмов и прочих пасторальных прелестей. На площади 300 тыс. кв. м в 5 тыс. контейнеров живут 23 тыс. человек — 18 тыс. сирийцев и 5 тыс. иракцев, которые бежали от религиозных фанатиков и гражданской войны.
Лагерь обнесен новеньким зеленым металлическим забором с колючей проволокой. На вышках дежурят полицейские. Они же следят за порядком. Беженцами занимаются около дюжины местных эмчээсовцев и сотрудники Красного Полумесяца.
Самая заметная часть населения лагеря — дети. Они первыми видят подъезжающие автобусы с детской площадки у металлического забора с колючей проволокой. Это мальчишки от 4 до 8 лет. Они охотно общаются и даже играют с журналистами, часто просят их сфотографировать.
Дети с интересом разглядывают высадившихся пришельцев. Несмотря на любопытство, к административным зданиям не подходят. Но стоит отойти чуть в сторону, сразу подбегают и начинают расспрашивать, кто ты, откуда и как тебя зовут.
Мальчишки одеты бедно, но у некоторых есть велосипеды. Девочки смотрятся аккуратнее. На вопрос: «Откуда вы?» большинство отвечает: «Из Идлиба». Однако встречаются ребята из Алеппо и Хомса. Есть и такие, кто приехал из далекого иракского Мосула и Тал-Афара.
Взрослых на улицах немного. Часто встречаются закрытые с ног до головы женщины. Бабушки сидят на крыльце, рядом с развешенным на просушку бельем, и присматривают за детворой. Молодых мужчин «призывного возраста» можно пересчитать по пальцам. Они пристраиваются на корточках по углам и внимательно наблюдают за пришельцами.
Основу мужского контингента составляют солидные отцы семейств. С одним из них, по имени Абдераззак, удалось разговориться. Он рассказал, что бежал из Сирии в 2012 году, когда начались первые столкновения правительственных войск и оппозиции в Идлибе. На родине он был рабочим на порцелиновой фабрике в небольшом райцентре.
Он показывает свое жилище. Семья занимает второй этаж построенного из металлических контейнеров кубика. Внутри серо-белый пластик и никакой мебели. Только телевизор в углу и поролоновые матрасы на полу. В соседнем помещении расположена кухня. Абдераззак рассказывает, что раньше жили в палатках и было очень неудобно, потому что все санитарные удобства находились за пределами лагеря. Теперь хорошо, в контейнерном домике есть водопровод и даже стиральная машина. На крыше стоит солнечный конвертер, поэтому с горячей водой тоже проблем нет.
У невысокого худощавого Абдераззака пятеро детей. Самый младший, двухлетний Нидал, родился уже в Турции среди беженцев и ничего другого не видел. Зато он может претендовать на турецкое гражданство, хотя у самого Абдераззака планы перебраться в Канаду.
Вообще из 23 тыс. населения лагеря детвора составляет больше половины. Вымощенные унылой серой плиткой улочки заполнены ребятней. Поэтому продовольственный склад забит детским питанием и вещами.
Секрет такой высокой рождаемости прост. На каждого человека, независимо от возраста, положено по 100 турецких лир в месяц. Если не тратиться на жилье и электричество, а продукты покупать в специальном магазине для беженцев, то прожить вполне можно. Но многие еще и работают. Ежедневно примерно треть взрослого населения отправляется на заработки в город, до которого ходит специальный автобус.
На входе дежурят вооруженные жандармы и небольшой броневик, чтобы выйти в город, надо записаться в журнале. Офицер, отвечающий за безопасность в лагере, приветлив и с улыбкой расспрашивает встречных беженцев о делах, здоровается с детьми. На вопрос: «Есть ли в лагере бывшие боевики оппозиции?» хитро глядит и отвечает, что «про политику» говорить не уполномочен. Турецкие чиновники, услышав такой вопрос, становятся очень серьезными и решительно заявляют, что не было и нет. В лагере живут только мусульмане и их на всякий случай учат «настоящему» исламу.
Лагерь действительно образцово-показательный. Местный каймакам (областной начальник) лично ведет гостей показать небольшую поликлинику, склады и довольно вместительную школу, где обучение ведется на турецком языке. Есть еще семь административных зданий, мечеть, магазины, восемь детских площадок, очистные сооружения. Беженцам в Иордании или Ливане такое и не снилось.
Палаточный лагерь беженцев в Кахраманмараше возник еще в 2012 году, но тогда он был возле города и на частной земле. Современный лагерь был построен в марте 2016 года. В старом было 37 тыс. человек. Но часть либо вернулась на родину, либо перебралась в другие страны. Кто-то просто нашел постоянную работу и снимает жилье в городе. Чиновники осторожно сетуют, что все образованные беженцы уезжают в Европу или еще дальше, в Турции остаются в основном люди со средним образованием или ниже. При этом обходится содержание лагеря в 5 млн лир в месяц, то есть примерно в $1,5 млн, а людей там как в нормальном райцентре.
— Это еще что, — говорит собеседник. — Вот в Стамбуле у беженцев родилось уже почти 400 тыс. детей, а Европа нам не помогает.
В поликлинике у стены на стуле сидит Аиша. Она привела к доктору бабушку. Сама девочка учит турецкий язык и помогает матери присматривать за младшими братьями. Родину она помнит смутно и просто говорит, что там война. Литературный арабский ей уже дается с трудом. Ее мечта — поступить в университет и стать учителем или медсестрой. Но уже в Турции. Схожие планы и у ее более стеснительных подруг.
На прощание малыши радостно позируют для селфи, потом ребятня долго машет на прощание отъезжающим автобусам. А с огромных портретов при въезде в Контейнер-сити на все происходящее ласково смотрит президент. Это потерянное для Сирии поколение вполне может оказаться «найденным» для соседней страны.