Экс-гендиректор Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Владимир Урин простился со своим коллективом, который возглавлял 18 лет. С 16 июля власть в доме на Большой Дмитровке официально перешла к Аре Карапетяну, с которым встретился обозреватель «Известий».
— Когда и при каких обстоятельствах вы узнали, что возглавите театр?
— Я узнал об уходе Владимира Георгиевича от него самого ― в день, когда он принял окончательное решение. Незадолго до того мне стало известно, что его, к сожалению, склоняют, к переходу в Большой. Мы работали стройной командой, и с уходом Владимира Георгиевича баланс в этой команде нарушается. Нам нужно выстраивать его снова.
— Преемника Владимир Урин выбирал самостоятельно?
— Думаю, что да. Речь идет не о персоналиях ― на моем месте мог быть кто-то другой. Но у театра есть сложившееся направление движения, эстетические ценности, планы, внутренние взаимоотношения. Любому человеку, пришедшему со стороны, понадобится много времени на вхождение в курс дела. А в данном случае переход будет абсолютно безболезненным, тем более что реформ я не планирую.
— Не хотите внести свой акцент в стратегию развития театра?
— Мы ведь и раньше всё вместе делали. Всегда стремились показать многообразие оперного и балетного искусства, и мне кажется, что это наиболее верный путь. Сейчас я не готов ответить на вопрос, что будет меняться, потому что, с моей точки зрения, театр очень благополучен. А дальше — жизнь покажет.
— Главная цель ― сохранение?
— Обязательно. Сохранение темпа и вектора движения.
— Какие премьеры вы готовите на ближайший сезон?
— Мы открываемся «Тангейзером» ― впервые в этом театре ставится опера Вагнера! Через три недели после этого выпустим «Баядерку» Натальи Макаровой. Еще через месяц ― новый балет Иржи Килиана «Восковые крылья». В апреле у нас «Аида» в режиссуре Петера Штайна. В июне Александр Титель поставит «Дон Жуана». И в самом конце сезона надеемся представить балет «Манон» Кеннета Макмиллана. Контракт еще не подписан, но переговоры в самом разгаре.
— Господин Урин будет продолжать курировать театр?
— Каждый гвоздик в этом театре вбит под надзором Владимира Георгиевича. Он пришел еще в старое здание и добился грандиозной реконструкции. Думаю, еще долго Урин будет воспринимать близко к сердцу все, что здесь происходит. И это замечательно.
— Вы готовы делить власть?
— Дело не во власти. Ведь Владимир Георгиевич в большой степени является моим учителем. Раньше я был дирижером — вопросы права, экономики и хозяйственной деятельности были далеки от меня. Все, чему я научился как театральный управленец, ― от Урина. А от учителя далеко уходить не хочется.
— Как дирижер вы имеете планы на будущее?
— Нет, дирижирование оставил. Чтобы серьезно заниматься профессией, нужно ею жить. Ты либо хороший дирижер, либо хороший директор.
— Валерий Гергиев ― исключение?
— Во-первых, да, исключение. Во-вторых, он не занимается ежедневными экономическими и хозяйственными вопросами. Валерий Абисалович принимает структурные решения, и у него есть сильная команда, которая претворяет эти решения в жизнь.
— Одни говорят, что театром должен руководить «эффективный менеджер», другие ― что творческая личность. Какова ваша позиция?
— Должно быть сочетание того и другого. Да, руководство театром ― это чисто управленческий труд, но нужно еще и хорошо разбираться в театральном деле. Если эффективный менеджер не знает и не любит театр, изредка приходит с женой на спектакли ради галочки, этот человек не будет иметь успеха. И наоборот: можно быть великим дирижером, певцом или танцором, но если у тебя нет природной способности влиять на людей, нет мобильности ума, чтобы учиться, ничего не получится. Я бы остановился посередине между двумя полярными мнениями.
— Анатолий Иксанов до прихода в Большой был далек от музыкального театра.
— Но он начинал главным администратором в БДТ, а позже долго работал его директором. Чем драматический театр отличается от оперы? Там нет оркестра, на сцене меньше поют — вот и вся разница. Иксанов всю свою жизнь провел в театре. Вообще нынешняя вакханалия в СМИ, которые пытаются все проблемы вокруг Большого театра вешать на Иксанова, ― это полнейшая глупость. При нем построили Новую сцену, театр пережил реконструкцию, в афише появилось колоссальное количество громких зарубежных имен. Да, был ряд серьезных упущений, которые привели к тому, что мелкие межличностные конфликты в Большом вышли на общественный уровень.
— Артисты везде одинаковые. Почему про дрязги в вашем театре ничего не слышно?
— Мы все дружим.
— Неужели не бывает конфликтов?
— Конечно, бывают. Но они — как ссоры в большой семье.
— В чем секрет мирного сосуществования?
— По моему убеждению, есть две составляющие дружественности в коллективе. Первая ― это согласованность руководителей театра. У нас не может быть такого, чтобы мы выступали с противоположными инициативами. Все решения общие. Второе ― любовь руководства к людям, которые здесь работают. Мы прекрасно понимаем, что работаем для артистов. Ты можешь быть критичен, даже жесток с ними. Но нужно помнить, что их талант является двигателем театра, в котором ты работаешь.
— Мне кажется, в Большом были проблемы именно с этим пониманием.
— В Большом гигантский коллектив, колоссальный комплекс зданий, огромное хозяйство. Там есть люди, которые всю жизнь проработали в одном театре и никогда друг друга не видели. Таких взаимоотношений, как у нас, там быть не может.
— Единственный громкий скандал вокруг Театра Станиславского за последние годы был связан с постановкой «Сна в летнюю ночь», обвиненной в пропаганде педофилии. Вы готовы обжигаться в будущем или станете аккуратнее?
— Вся история вокруг спектакля ― это пиар людей, которые на гребне популярной темы пытались сделать себе имя, засветиться в прессе. Вы знаете, что женщины, якобы написавшей письмо, не существует. Эта история показала одну очень важную вещь: единение творческой Москвы. Все театры встали на дыбы и сплотились вокруг нас. Вообще-то довольно редкое явление для нашей страны. В итоге «Сон» получил «Золотую маску» как лучший спектакль сезона — и не из-за раздутого беспочвенного скандала, а потому что это очень талантливый спектакль.
— Вручение «Маски» вызвало новые нападки, на сей раз со стороны депутата Госдумы Сергея Железняка.
— Да ради бога. Когда мы ставили этот спектакль, у нас даже мысли не было, что может возникнуть такая тема. Да, там есть переживания человека, когда-то учившегося в школе для мальчиков. Но это факт искусства. Готовы ли мы рисковать? Мы не оцениваем искусство с точки зрения риска. За «Сон» взялись из-за его художественной ценности. Конечно, есть рамки приличия: если нам предложат порнографию на сцене, мы откажемся.
— А в погружении в авангард для вас есть границы?
— В нашем театре ультрасовременного искусства нет, поскольку оперная и балетная публика достаточно консервативна. Но ограничений в эстетических поисках тоже нет. Единственный критерий я уже назвал ― искусство должно вызывать отклик в душах людей.
— Есть мнение, что при Урине театр достиг предела своих возможностей — при существующих кадрах и финансах выше двигаться некуда.
— Так не бывает, что ты уперся в небеса и понимаешь, что выше некуда. В 1992–1993 годах здесь был унылый, покрытый нафталином театр. В 1997-м, когда я сюда пришел, в оркестре, например, было множество проблем, хотя во главе его стоял один из величайших дирижеров современности — Геннадий Проваторов. Все 17 лет люди с утра до ночи пахали, чтобы выйти на тот уровень, который есть сегодня. Можно ли назвать его пределом? Вряд ли. Владимир Георгиевич всегда понимал, что надо двигаться дальше.