В Московском музее архитектуры имени Щусева на этой неделе закрывется выставка, посвященная творчеству Бориса Иофана (1891–1976).
По плану выставка должна была закрыться еще в феврале, но ее продлили до 7 апреля. Возможно, дело здесь в общем кризисе выставочной жизни, заставляющем делать гораздо меньше экспозиций, чем музеи могли бы, — и потому продлевать уже открытые проекты. Но в случае с Иофаном хочется думать о лучшем. О качестве самой экспозиции, принципах развески и тех уникальных экспонатах, что воссоздают в итоге и во многом параноидальный размах эпохи, и судьбу отдельно взятого архитектора.
За эту полноту зрелища прощаешь устроителям даже мелочи, вроде тех, что связаны с видеофильмами. Один приходится смотреть стоя, стулья у экрана не предусмотрены. Другой идет с таким тихим звуком, что начинаешь искать у телевизора кнопки на боковой панели (для тех, кому интересно: они справа) и самому делать звук громче.
В остальном выставка удалась. Во многом это связано с показом архивов, переданных семьей архитектора в щусевский музей.
Построил он в России не так уж и много. Кажется, что в Италии, где он работал после изучения архитектуры в Римском институте изящных искусств, осуществленных работ все же больше. Но разве сравнимы эти виллы и санатории, выполненные на Апеннинах по лекалам времени, с тем, что Иофана ждало в Москве?
Возвращался он по личному приглашению предсовнаркома СССР Алексея Ивановича Рыкова. Симпатии политика, оказавшегося в 1930 году в опале, не отразились на карьере самого Иофана. Ведь он выиграл главный приз эпохи: конкурс на строительство Дворца Советов, который должен был быть построен на месте взорванного храма Христа Спасителя.
Дворец с его 420-метровой высотой стал бы самым высоким зданием в мире. Международный конкурс привлек имена первого ряда, хотя были и исключения: итальянский учитель Иофана Армандо Бразини попал в конкурс явно по знакомству.
Старомодный проект Бразини, равно как и итоговый проект победителя конкурса, вызвал возмущение у западных участников. Они жаловались в ЦК партии и самому т. Сталину, не зная, что сам Иофан и срежиссировал конкурс с самого начала. В меморандуме для правительства тот подробно расписал весь ход состязания с идеологически необходимой победой советского архитектора в финале.
Вышло как по писаному. Но что-то не задалось в расположении звезд на небе, и самый амбициозный проект 1930-х так и застыл на уровне котлована и цокольного этажа.
В начале войны арматуру разобрали — из нее делали «ежи» для фронта. В конце 1950-х в дело пошли и многочисленные образцы оформления от управления Дворца Советов, трудившегося не покладая рук до конца 1940-х. Его продукцию складировали в ожидании неясного будущего Дворца Советов и наконец-то использовали при отделке Дворца съездов, построенного на территории Кремля.
На выставке показывают некоторые элементы убранства, выполненные мастерами управления, например, ткани и столы. Впечатляет и сегодня.
Иофан до последних лет жизни пытался реанимировать свой дворец, придумывал новые версии зданий на его фундаменте, но в итоге архитектору суждено было остаться в истории автором одного проекта — Дома ВЦИК и СНК СССР на улице Серафимовича. В народную память он вошел как Дом на набережной, символ светлого будущего и жуткого настоящего одновременно. Как описывал его в знаменитом романе Юрий Трифонов — «серый громадный, наподобие целого города или даже целой страны дом», «приземистый, бесформенно длинный дом на набережной, горящий тысячью окон».
Сегодня можно только радоваться, что другие иофановские проекты так и не были реализованы — ни массивное здание Наркомтяжпрома в Зарядье, наверняка подавившее бы собой Кремль, ни проект по перепланировке столичного центра, сноса старой Москвы и возведения на ее месте сталинских многоэтажек, призванных оттенить величие Дворца Советов...
Правда, иофановский проект Московского университета был в итоге реализован в версии архитектора Льва Руднева, зато интерьеры станции метро «Бауманская» до сих пор радуют глаз. А пятиэтажки в Марьиной Роще и кварталы в Измайлово не снесли до сих пор.
Достаточно ли этого, чтобы помнить Иофана? Конечно. Но без неудачи главного дела его жизни биография выглядела бы скучно.