На сцену парижской «Опера Бастилия» вернулась моцартовская опера «Дон Жуан» в авангардистской постановке австрийского кинорежиссера Михаэля Ханеке. Партию командора исполняет грузинский бас Паата Бурчуладзе. После спектакля певец встретился с парижским корреспондентом «Известий».
— Вы снова поете Командора в «Дон Жуане». Правда, сейчас выступаете в постановке, где действие происходит в наши дни.
— Я люблю эту партию, она помогла мне в 1986 году на Зальцбургском фестивале сделать карьеру. Роль просто замечательная и действительно для моего голоса. Но в этой постановке она мне не нравится. Командор вообще не выходит на сцену. В начале спектакля его убивают, а потом я пою только за кулисами. Может, всё это красиво, но с моим видением «Дон Жуана» не совпадает.
— Вы не поклонник современного прочтения классики?
— Уже хорошо, если смысл оперы не теряется. К сожалению, многие современные режиссеры все хотят поставить вверх ногами и уверены, что выдумали что-то новое. Но все это уже потеряло всякий интерес. Самое ужасное в этих бессмысленных постановках — то, что человек, который впервые пришел в оперный театр, больше туда никогда не пойдет.
— Когда вас снова увидят на сцене Большого театра?
— Собираюсь приехать 5 апреля на юбилейный концерт Маквалы Касрашвили. А в декабре Юрий Любимов меня пригласил на постановку в Большом «Князя Игоря». Исполню партию Кончака. Мы встречались с Юрием Петровичем еще в конце 1970-х годов, когда я начинал стажироваться в Ла Скала. Он там ставил «Бориса Годунова» и «Хованщину».
— В России любят грузинских звезд — от Зураба Соткилавы до Николая Цискаридзе.
— Да и грузинам нет ближе народа, чем русские. Во всем, начиная от веры и кончая ментальностью. Несмотря на то что на Кавказе у нас много хороших соседей.
— Не появилось ли среди грузинской молодежи отторжение русской культуры?
— Это создано политиками искусственно. После того как между Россией и Грузией возникли проблемы, я стараюсь чаще ездить в Россию. Нужно всеми силами поддерживать контакты между нашими народами. Вот я и хочу принести в наши отношения маленькую теплоту. Надо как можно скорее пережить нынешний кризисный период. Думаю, что его пик уже пройден.
— Грузины везде легко адаптируются — в России, Франции, Америке.
— Я бы этого не сказал. Раньше грузины славились тем, что нигде не жили, кроме Грузии. Но после распада СССР у нас возникли очень большие проблемы. И грузины начали уезжать на заработки — не от хорошей жизни, а потому что в Грузии стало очень трудно. Но я остаюсь гражданином Грузии, никуда не уезжал. У меня нет постоянного театра, я свободный художник. Но есть квартира в Берлине, где я могу переодеваться для выступлений в Европе, ибо в Тбилиси лететь для этого слишком далеко.
— Вы по-прежнему считаете себя советским человеком? Что это значит сегодня?
— Как я могу не считать себя советским человеком, если вырос в СССР?! У меня осталось много друзей и в России, и на Украине, и в Армении, и в Азербайджане. Разве это можно забыть? И как я могу сейчас поменяться? У нас одно воспитание, мы хорошо понимаем друг друга. Нам, считаю, повезло, что мы выросли в одной огромной стране, где было много и очень хорошего. Мы с полуслова понимаем друг друга. У нас одно мышление. И эта взаимная любовь осталась. Жаль, что наши внуки будут друг для друга иностранцами. Мне это очень неприятно.
— 27 марта исполняется 85 лет со дня рождения Мстислава Ростроповича. Он был вашим другом.
— Слава был свидетелем на моем венчании в храме Христа Спасителя в Москве, держал надо мной корону. Он прожил 80 лет, но я бы сказал, что он прожил 160, из которых 100 отдал людям.
— Сохранилась ли русская оперная школа или в век глобализации не отличишь американского певца от китайского?
— Сохранилась — и еще какая! Кого я представляю? Именно русскую оперную школу, которая по-прежнему стоит на очень прочном фундаменте. Учился я у замечательного педагога Евгения Ивановича Иванова. Меня во всем мире знают как русского баса. И я горжусь этим.
— В чем вы видите специфику русской школы?
— Объясню, в чем отличие Верди от Мусоргского. Верди готов ради музыки пожертвовать словом. А Мусоргский, наоборот, во имя слова может нарушить музыку. Слово ему важнее.
— Вы, кажется, собираетесь возглавить Центр вокального мастерства в Омске?
— Губернатор Леонид Полежаев создал все условия. В конце апреля пройдет прослушивание, и в сентябре мы начинаем работу. Мне это чрезвычайно интересно, потому что есть очень хорошие голоса. Поможем молодым певцам найти дорогу в жизни. Будем отправлять их на прослушивания и конкурсы.
— Тенорам обычно достаются роли героев-любовников. Ну, а басы — трагики?
— Нет, они прежде всего мудрецы. В молодые годы я тоже хотел быть тенором, но сейчас, с возрастом, понимаю, что, слава тебе господи, я бас. Это самый хороший голос, у него лучшие партии. 70-летний тенор выглядит смешно в роли 20-летнего героя. Напротив, 20-летний бас, которому сделают грим, может играть 70-летнего.
— В мировом репертуаре для басов не так уж много ролей.
— Напротив, очень много. В одном «Борисе Годунове» три баса. Я перепел огромное количество партий. И еще много осталось.
— Сильная ли конкуренция среди басов?
— Она всегда есть со всех точек зрения — и исполнительского мастерства, и актерской игры. Конкуренция — это всегда хорошо, ибо она повышает бдительность певца.
— Когда вам лучше пелось — в молодости или сейчас?
— Думаю, сейчас мне поется лучше. Бас, мне кажется, самый стойкий голос. Связки отличаются наибольшей терпеливостью. Помню, как легендарный Рейзен в 90 лет прекрасно пел в Большом театре партию Гремина.
— Почему оперные певцы часто бывают капризны?
— Только те, у кого короткий ум. Едва пришла слава, как появляется гордыня. Такие обычно быстро заканчивают карьеру.
— В последние годы вы все больше внимания уделяете благотворительной деятельности.
— Раньше я занимался благотворительностью из чувства жалости. Сейчас это стало для меня душевной потребностью. Я создал фонд «Иавнана» («Колыбельная»), который помогает детям и сиротам, которые живут в Грузии, — не только грузинским, но и русским, армянским, темнокожим. В пользу моего фонда выступают Хворостовский, Темирканов, Спиваков, хор Минина, солисты Большого театра.