4 ноября в Риме завершился международный кинофестиваль. Специальный приз жюри достался картине австралийского режиссера Фреда Скепси "Глаз шторма", главную роль в котором исполнила Шарлотта Рэмплинг. Ее работа производит на зрителей неизгладимое впечатление: для этой роли гранд-дама мирового кино Шарлотта Рэмплинг разрешила «состарить» себя на 15 лет. Почему актриса согласилась на это, она рассказала «Известиям».
— Вы прибавили себе годы, ваша героиня умерла на экране. Это было трудное решение?
— Я думала некоторое время — соглашаться ли. Но, с другой стороны, почему я не могу это сыграть? Я поставила единственное условие: не хочу превращаться в комическую старуху с тоннами грима на лице, со специальными «утяжелителями» век и подбородка. И я потребовала, чтобы меня состарили так, как я, скорее всего, состарюсь в реальной жизни. Глубокую старость рисовали на моем лице по уже имеющимся морщинам. Их просто углубили и удлинили.
— Сложно было существовать в этом образе?
— Мне не очень нравилась мысль, что придется вживаться в образ больной и умирающей женщины. Но гораздо сложнее было другое: моя героиня прикована к постели, она и шагу не может ступить. И вот тут началось основное испытание для меня — как сделать это интересным? Как заострить вокруг себя, лежащей в кровати, все интриги этого фильма? Вокруг себя — старой, невыносимой, полубезумной? Вот это был настоящий вызов моим способностям.
— Ваша героиня невероятно сварлива. Это точное следование роману Патрика Уайта, или вы еще больше усугубили ее характер?
— Я его даже, честно говоря, смягчила. Она была еще более вредной. Кстати, это Патрик Уайт так описал в романе свою маму. А мне нравится играть несносных людей. Потому что в кино тебе разрешается выплескивать весь накопившийся негатив, срываться на всех окружающих. В реальной жизни я не могу такого себе позволить. Я всегда стараюсь быть, знаете ли, вменяемой.
— В этом сезоне мы часто видим вас в образе матери — в этом фильме, в картине Ларса фон Триера «Меланхолия».
— Да, это определенно урожайный год для плохих мамаш в моем исполнении. Даже не плохих, а омерзительных. Но то, что я играю не добродетельных матрон, меня вполне устраивает. В жизни я была не такой противной, но достаточно строгой матерью. Мамой, которая слушает ребенка, но горой стоит за элементарные правила поведения. Чтобы мои сыновья, когда подрастут, не вели себя так , как неандертальцы.
— Ваш сын, Барнаби Саускомб, — режиссер, и недавно вы снялись в его фильме «Я, Анна». Как отнеслись к тому, что теперь он устанавливает правила?
— С пониманием. Я послушная актриса. К тому же на съемочной площадке уже не мама. Я — его актриса, он — мой режиссер. Конечно, нам обоим легче работать друг с другом, чем с кем бы то ни было. Ему не нужно было тратить время на переговоры со мной, мне — «нащупывать» молодого режиссера. А в остальном все было как обычно.
— Поскольку мы в Италии, расскажите, какая часть вашего творчества связана с этой страной.
— Моя профессиональная жизнь началась здесь. В начале 1970-х я сбежала сюда из Англии, снялась у Джанфранко Негоцци в фильме Sequestro di persona, у Лукино Висконти в «Гибели богов», потом у Лилианы Кавани в «Ночном портье». С тех пор я считаю Италию страной, наполнившей и обогатившей мой внутренний мир.
— А как же Англия?
— Не хочу сказать, что Англия ничего мне не дала, но я знаю многих англичан, которые могут любить свою страну только на расcтоянии. Мне, например, оттуда необходимо периодически убегать. И я опять сейчас снимаюсь в Италии, в Турине, в фильме режиссера Алины Маратти Baby blues — играю тоже, кстати, нехорошую мамашу. Да, мне моя профессия помогает самосовершенствоваться: я не останавливаюсь в работе, значит, я вообще не останавливаюсь. Много путешествовать, много читать, многое постигать — к счастью, это рабочая необходимость.