В Мариинском театре спели письма Ван Гога

Академия молодых оперных певцов продолжает заполнять белые пятна в советском оперном наследии
Владислав Тарнопольский
Фото: пресс-служба Мариинского театра/Валентин Барановский

Регулярные исполнения камерных советских и российских опер стали визитной карточкой одной из малых сцен Мариинского театра — зала Прокофьева. Только в нынешнем сезоне заявлено по шесть опер в трех таких абонементах, два из которых — детские.

Центральной фигурой третьего цикла, состоящего преимущественно из позднесоветских опер для одного певца, стал Григорий Фрид, родившийся в год смерти Сергея Танеева (1915) и проживший почти век (еще в 2012-м он давал интервью «Известиям»).

В текущем сезоне Мариинка представляет, пусть и с некоторым запозданием после прошлогоднего юбилея, сразу обе его оперы, написанные на основе документальных материалов. Это звучащий на многих мировых сценах «Дневник Анны Франк» по запискам девочки, укрывавшейся от нацистов в 1942–1944 годах (постановка — в планах на весну), и не столь известные, но музыкально не менее интересные «Письма Ван Гога».

Академия молодых оперных певцов Мариинского театра под руководством Ларисы Гергиевой объявила конкурс среди молодых оперных режиссеров, по итогам которого «Письма» были доверены постановщику Алексею Смирнову и художнице Елене Бодровой.

Этот набирающий силу тандем действует в музыкальном театре примерно в том же русле, что Дмитрий Волкострелов и Ксения Перетрухина в драматическом. Они предлагают не просто интерпретационный театр, но работают с новыми музыкальными жанрами и формами их восприятия — будь то музыкальный квест «ARTинки с выставки» на фестивале NET или спектакль «Положение вещей» в Центре Мейерхольда с неожиданным контрапунктом театральной драматургии и концертной логики.

​​​​​​​

«Письма Ван Гога» тоже специфичны: отсутствие яркой сюжетной линии входит в противоречие с повествовательностью самой оперной партитуры. Атрибуты художника (картинные рамы или палитра) становятся в постановке Смирнова атрибутами «театра художника», а персонажи, как и декорации, поначалу прикрыты простынями (именно в окровавленной простыне полицейские нашли Ван Гога после того, как он отрезал себе ухо).

Режиссер здесь играет с самим жанром монооперы, предполагающей наличие только одного персонажа на сцене, — так, входящий на первых звуках и садящийся за письменный стол Ван Гог оказывается не Винсентом, а его адресатом, братом Тео, персонажем-мимом. Подобные «обманки» выступают лейтмотивом постановки. В сцене сумасшествия Винсент не замечает присутствия брата, пытающегося остановить приступ, но едва остается один — протягивает руки в пустоту и обращается к нему. Единственный «разговор» Винсента с Христиной (его возлюбленной) также происходит в ее отсутствие.

Два исполнительских состава оперы — суть один. На премьере с очень сложной партией Винсента (75 минут соло) справился Ярослав Петряник, но исполнитель роли Тео, Филипп Евич, — тоже баритон, и во втором составе происходит их «рокировка». Учитывая, что баритон солирует и в предстоящих в этом абонементе «Записках сумасшедшего» Юрия Буцко, возможно, у кого-то из исполнителей выдастся поистине «сумасшедший» сезон.