За первый уикенд долгожданная «Барби» Греты Гервиг заработала в мировом прокате более $330 млн (по данным Boxofficemojo.com). Это лучший старт года — и самый успешный для женщины-режиссера за всю историю североамериканского проката: там касса составила $155 млн. Фильм нравится всем, и это результат уникального компромисса между авторским кино, заточенным на успех блокбастером и фемповесточным манифестом. «Известия» посмотрели новинку. Внимание: спойлеры!
Пластмассовый мир
Представим себе сказочную страну Барбиленд. Там живут все Барби, которые когда-либо были произведены на свет, а также все Кены и даже один Аллан (друг Кена, которого придумали еще в 60-е). В этой стране всё в розовых тонах, прекрасные пластиковые и вечно чистые домики, невидимая еда, которая не пачкает, мгновенные переодевания в различные наряды, бесконечные вечеринки и посиделки. Барби и Кены развлекают друг друга максимально разнообразно: для них придумано столько ролевых моделей, что можно и в космос летать, и Нобелевку получать, и что угодно. Разве что плавать в океане не получается — ведь он тоже пластиковый.
Однажды с одной из этих разношерстных Барби начинает твориться нечто странное. Ее прекрасные ступни, предназначенные для ходьбы на цыпочках и высоких каблуков, вдруг выпрямляются. На бедрах появляется целлюлит. А губы непроизвольно несколько раз произносят слово «смерть». Видимо, с хозяйкой куклы там, в реальном мире, что-то не так, и Барби нужно срочно отправиться в подлинный американский мегаполис, пока не случилось страшное. Безответно влюбленный в Барби (а она умеет только дружить) Кен тайком отправляется за ней.
В этой завязке нет ничего особенного, и можно представить, сколько раз сюжет с этими вводными переходил из рук в руки. Проект фильма о Барби, полностью лицензированный во всех деталях, кроме хита группы Aqua (с ними не удалось договориться), много лет был в разработке, там сменялись сценаристы, режиссеры и актрисы на заглавную роль. И так до тех пор, пока эта идея не попала в руки флагманов американского независимого кино Греты Гервиг и ее мужа и соавтора Ноа Баумака. Баумбак — это «Бесподобный мистер Фокс», «Гринберг», «Милая Фрэнсис» и «История о супружестве» (неуклюжий перевод Marriage Story). К некоторым он написал сценарии, другие снял сам.
Гервиг из одной из лучших актрис своего поколения постепенно превратилась в режиссера, и если первая проба, «Ночи и выходные», сегодня кажется наивной, то «Леди Берд» и «Маленькие женщины» — полноправные участники оскаровской гонки и суперхиты американского мейнстрима. «Барби» для супружеской пары стала переходом в новую весовую категорию, и это вообще один из главных трендов современного Голливуда — перетягивать всё лучшее, что есть в независимом кино, давать бюджеты в сотни миллионов долларов и усиливать умные идеи так, чтобы они гремели на весь мир. Делать их такими шумными, чтобы услышал весь мир.
Нет ничего удивительного, что «Барби» сильно опередила «Оппенгеймера» Кристофера Нолана, с которым вышла на большинстве территорий в одну неделю. Промо этой картине устроили такое, что за месяцы до релиза «Барби» уже превратилась в главную интригу сезона. Трейлеры, пародирующие «Матрицу» и «Космическую одиссею», каждый собирали десятки миллионов просмотров, и на их фоне ролики байопика про изобретателя атомной бомбы смотрелись вяло. Кроме того, Нолану не простили провал «Довода», который ждали слишком сильно, а он — подвел. Впрочем, про «Оппенгеймер» мы поговорим в другой раз, а сейчас — «Барби».
У кого что болит
«Барби» — это коктейль. Тут не только Кубрик и Вачовски, тут «Шоу Трумана» и «История игрушек», тут Уэс Андерсон (с которым Баумбак не просто так работал) и «Солнцестояние», «Эдвард руки-ножницы» и «Шербурские зонтики» — перечислять цитаты и намеки можно так долго, что в интернете этим уже несколько дней занимаются все синефилы мира.
Гервиг – Баумбак действительно создали в высшей степени яркое и насыщенное пространство, вселенную «Барби», которая сопряжена с «реальным» миром, хотя он реален настолько же, насколько исторически точен остров из новой «Русалочки». Тут даже своя Урсула имеется, ее зовут «Странная Барби».
В России фильм появится на больших экранах недели через две, и тогда можно будет оценить в полной мере мастерство художников, грим и парики персонажей, десятки созданных на доли секунд полноценных локаций (опять привет Уэсу Андерсону), где еще и почти каждое ружье на стене ухитряется выстрелить. Всё это обыграно с едким юмором, бичующим мизогинию, высмеивающим мачизм и дешевые «бумерские» заигрывания с гендерной повесткой. Достается капитализму и корпорациям, эйджизму и бодишеймингу, соцсетям и квазидемократическим выборам. «Тебе дали выбор, чтобы дать чувство контроля», — это ведь не только про «синюю и красную таблетку», ясно каждому. Небоскребы здесь — фаллические символы, а страдающие домохозяйки в седьмой раз пересматривают «Гордость и предубеждение», мечтая о мистере Дарси.
А чего стоит транспарант, с которым Барби провожают в путешествие обитатели Барбиленда! «Счастливого пути в реальность и удачи в восстановлении мембраны, которая отделяет наш мир от их мира: это необходимо, чтобы у тебя не было целлюлита!» В этом есть нечто от Уэса Андерсона, да и вообще, честно сказать, духом техасского гения фильм пропитан так сильно, что хочется пересмотреть его лучшие работы еще раз. Четвертая стена разрушается регулярно, достигая апогея в сцене, где Барби кричит, что она чувствует себя страшненькой, а голос за кадром отмечает, что такая реплика от Марго Робби звучит не слишком убедительно и надо над этим еще поработать.
«Барби» — это фейерверк эмоций, фильм надо пересматривать, потому что с первого раза не успеваешь уловить всё, что туда упаковано, но кое-что в этом хите сильно портит впечатление. И это — морализаторство, которое к финалу становится невыносимым. Это феминизм, над которым авторы вдруг перестают шутить, это карнавал, который вдруг заканчивается визитом в медклинику.
Здесь мы как бы вместе с Барби должны бы перебраться в реальность, но этого не происходит, главная рамка произведения остается целой, не ломается. И причина — в каком-то показном, некрасивом целомудрии, которое нам навязывают авторы. Барби бросает в кадре программную реплику: «У меня нет вагины, а у Кена — пениса, мы лишены гениталий». А потом кукла будто бы обретает половые органы, на что намекает финал.
Но не обретает чего-то большего: женщиной она становится, а личностью, пожалуй, нет, как бы не пытались нас авторы убедить в обратном. Поэтому в итоге повестка побеждает, а правда искусства остается где-то в первой половине фильма. А финальные монологи фильма однажды будут вспоминать так же, как сегодня знаменитую мысль о том, что в СССР секса нет. В «Барби» его тоже почему-то нет, как нет и смерти, о которой тут чуть-чуть говорят, но быстро забывают. Потому что Эрос и Танатос — это не совсем в антитрамповской риторике авторов картины, для которых трибуна в какой-то момент стала важнее таланта и свободы.