Древние черепахи «приползли» в музей. Именно они — главные герои сольной ретроспективы Дмитрия Плавинского, открывшейся в Музее AZ. Проект к 85-летию со дня рождения одного из главных нонконформистов объединил масштабные офорты, в том числе исключительно редкие, и картины, созданные с использованием не только масла, но и темперы, песка и даже пластыря. «Известия» погрузились в мистическую атмосферу творчества советского гения.
Отпечатки прошлого
На входе в музей посетителя встречают три работы, сразу обозначающие тематику экспозиции. В центре зала — два крупных офорта: «Носорог» (1987) и «Боспорская черепаха» (1969). Напротив — панно «Отпечаток Памяти» (2010). Таинственный рельеф, сложенный из резных букв, ракушек, веревок, песка, выглядит как артефакт древней цивилизации и воплощение самого понятия «время», ключевого для Плавинского. Но в то же время соседство с тиражной графикой наделяет ассамбляж иным смыслом, ведь офорты по сути и есть отпечатки краски с медной доски.
Жанр этот был ниточкой, связывающей Плавинского с титанами прошлого — прежде всего с Дюрером, автором знаменитой ксилографии «Носорог», взятой советским мастером за образец для своей работы. И подобно тому, как Дюрер популяризировал гравюру в северной части Западной Европы, подняв уровень техники и образное содержание на небывалую высоту, Плавинский стал главным адептом тиражной графики в среде неофициального искусства СССР.
— Его офорты висели во многих квартирах. И именно благодаря им он стал широко известен, — поделилась с «Известиями» дочь художника, искусствовед Елизавета Плавинская. — Однажды в школе преподавательница по физкультуре попросила меня остаться после урока и спросила: не дочь ли я художника Плавинского? Мне пришлось признаться, что да, и она рассказала, как стояла в очереди на его выставку. Представляете, это обычная учительница, спортсменка!
Но, став предметами советского интеллигентского быта, офорты Плавинского оказались совершенно несоветскими по содержанию. Он изображает заброшенные церкви и покосившиеся избы, бабочек и растения (знаменитый цикл «Книга трав» в экспозиции не представлен, но его мотивы мелькают во многих листах). Наконец, есть у него и совершенно загадочные композиции, в которых элементы реального мира вступают в парадоксальные неземные взаимоотношения: это, например, «Китайский пейзаж» (1969) и — в особенности — «Кристалл».
Небольшой лист, датированный тем же 1969-м, можно назвать одним из главных раритетов экспозиции, поскольку изображение здесь дано в предварительном состоянии. Сделав оттиск, художник продолжил работу, и финальный облик произведения получился иным, с насыщенным темным фоном и более детализированной фактурой (его можно найти в выпущенном к выставке роскошном альбоме, фактически, первом каталоге-резоне офортов Плавинского). Но и ранний вариант, непронумерованный и, возможно, существующий в единственном экземпляре, обладает энигматической притягательностью.
Не на трех черепахах
Как Врубель, видевший целый мир в жемчужине, Плавинский будто стремится проникнуть сквозь природную плоть — листья папоротника, старые пни или висящая на дереве паутинка, наделяет их сакральным, метафизическим звучанием.
Сильнее это проявляется в его живописи. Когда мы поднимается на второй этаж музея, где размещены крупные полотна, то совершаем еще и символическое восхождение: от почвы, травы — того, что под ногами, — к космосу, где в невесомости парят черепахи. Работа из коллекции Наталии Опалевой, основателя Музея AZ, так и называется: «Космическая черепаха». Изображенный на холсте панцирь выглядит как огромный сияющий овал. У вскормленного голливудскими зрелищами человека может возникнуть ассоциация с яйцами инопланетных монстров Чужих из фильмов Ридли Скотта и Джеймса Кэмерона. Однако образ Плавинского не пугает и не вызывает отторжения. Напротив: гипнотизирует мистическим светом.
Все стены зала по периметру увешаны живописными изображениями черепах. Почему именно их так любил художник? Возможно, его привлекала фактура панцирей, узор которых можно бесконечно рассматривать. А может, и потому, что этот узор становится свидетельством, своего рода отпечатком времени, прожитого рептилией. И опять — отпечатки!
Глядя на эти картины, мы почти физически ощущаем еще и течение жизни самого автора. Его многодневный, а то и многомесячный медитативный труд. Плавинский не просто прорисовывает каждую линию, каждый тончайший изгиб спинных щитов, но и буквально по миллиметру лепит рельеф поверхности из слоев масла, темперы и других материалов — порой совершенно экзотических. На одной из картин холст приклеен к подрамнику спереди, с помощью кусочков обычного медицинского пластыря, и поверх них лежит верхний слой краски.
Наконец, в качестве эпилога юбилейного путешествия выступает экспозиция третьего этажа музея. Хотя и там возникает тема времени и отпечатков. На этот раз — времени реального, в котором жил художник, запечатленного в отпечатках повседневных, фотографических. Со стен на зрителя смотрят Дмитрий Плавинский, Илья Кабаков, Владимир Немухин и другие нонконформисты, «пойманные» в своих квартирах и мастерских. Но бессменный куратор AZ Полина Лобачевская не была бы собой, если бы ограничилась чистой репортажностью. Стоит подойти поближе к самому крупному снимку — парному портрету Плавинского со Зверевым, — и увидим, что на фоне проступают тексты обоих героев (автор цифровой манипуляции — Святослав Пономарев). Так буквы в начале выставки срифмовались с буквами в конце, а главный ее герой снова встретился с главным героем музея в целом. Увы, посмертно.
Искусство же Плавинского продолжает жить и вызывает в последние годы всё больше и больше интереса. От того, что делали другие нонкомформисты, его творчество отличает глубокая национальная укоренность. Не советская, как у Кабакова и Пивоварова, препарировавших окружающую действительность эпохи застоя, а именно русская. Работы Плавинского немыслимы в отрыве от иконописи, древнеславянского языка, православных традиций, да и самой нашей природы. И в мотивах «давно минувших дней» Дмитрий Петрович видит не прошлое, но вечность. Туда он и сам шагнул 10 лет назад.