Автора «Бойцовского клуба» представлять российскому читателю, думается, не нужно: кто не читал книгу, тот точно смотрел фильм Дэвида Финчера. Ставший сенсацией в 1990-х писатель незаметно подобрался к исходу шестого десятка — а значит, пришло время поделиться с (по)читателями не только мыслями о вечном, но и секретами литературной кухни. Их и изучила критик Лидия Маслова, представляющая книгу недели — специально для «Известий».
Чак Паланик
На затравку: моменты моей писательской жизни, после которых всё изменилось
Москва: Издательство АСТ, 2020. — [перевод с английского Е. Романовой]. — 288 с.
Русский перевод названия новой книги Чака Паланика звучит гораздо заманчивей, чем оригинальное «Consider this». Однако автору так и не удается в полной мере растравить читательское любопытство к своим творческим секретам. Хотя какие-то эпизоды мемуарного характера (особенно в интермедиях с заголовком «Открытка из тура», где рассказываются анекдоты о писательских промопоездках) подкидывают информацию к размышлению о превратностях писательской профессии и о том, можно ли ей овладеть с помощью учебников.
«В каком-то смысле эта книга — памятный альбом, посвященный моей писательской судьбе, — предуведомляет Паланик. — Здесь найдется место разным историям: начиная с того, как я бродил по барселонскому блошиному рынку с Дэвидом Седарисом, и заканчивая встречей в «Коньяке» с Норой Эфрон за несколько месяцев до ее смерти». Автор небрежно упоминает живых и покойных знаменитостей на протяжении всей книги («Однажды, сидя на полу в тихом уголке аудитории Портлендского государственного университета, Урсула Ле Гуин дала мне ценный совет»). Впрочем, у широкого круга отечественных читателей многие из разбрасываемых Палаником имен, скорей всего, не вызовут уважительного трепета. Любители романтических комедий вроде «Когда Гарри встретил Салли», вероятно, слыхали о Норе Эфрон как их задушевной сценаристке, но имя главного учителя Паланика, Тома Спэнбауэра, трудно ассоциировать с каким-то бесспорным литературным достижением.
Спэнбауэровские максимы и упражнения по «прокачке скиллов» Паланик почему-то считает нужным пересказывать не просто, а опосредованно, вовлекая в повествование некоего воображаемого «ученика», если бы он у него был. Сам Паланик периодически именно этим мнемофитнесом и занимается: «В 1996 году, когда «Бойцовский клуб» только вышел, многие рецензенты жаловались, что в какой-то момент забросили книгу — некоторые в буквальном смысле швыряли ее об стенку, — однако в конце концов вернулись к ней, чтобы узнать, чем же закончилось дело». Вообще чувствуется, что обозначенных в подзаголовке книги судьбоносных «моментов» было около одного. «Бойцовский клуб» так и остался для 58-летнего писателя незабываемым впечатлением и безусловным пиком его карьеры — благодаря предпринятой в 1999 году Дэвидом Финчером экранизации, которая пробилась в «эпохальные» явления массовой культуры благодаря своему антибуржуазному пафосу.
К сожалению, дальнейшие отношения Чака Паланика с кино сложились не слишком блестяще: в 2008-м был экранизирован роман «Удушье», но особого успеха картина не имела. Разве что чувствительная ассоциация кинокритикесс Women Film Critics Circle с благодарностью отметила, насколько отвратительным был выведен главный герой-сексоголик.
Персонажи с психическими патологиями всегда были и остаются главной фишкой Паланика. В своих писательских наставлениях начинающим авторам он изо всех сил старается поддерживать свою репутацию «шокирующего» автора, нигилиста, охальника и, как он сам выражается, «больного на всю голову», от чьих историй люди падают в обморок. Однако упорно закрадывается подозрение, и «На затравку» его подкрепляет, что это не столько подлинное внутреннее ощущение, сколько продуманная имиджевая концепция, легенда бренда «Чак Паланик», который однажды удалось хорошо продать благодаря кинопродюсерам.
Похоже, с тех пор автор «Бойцовского клуба» приобрел непоколебимое уважение и даже преклонение перед кино, считая его более высоким искусством по сравнению с литературой, поэтому большинство его советов по технике письма сводятся к аналогиям из кинорежиссуры. Он то и дело перечисляет разнообразные фильмы и ставит их в пример литературе: «Нам нравится, когда действие в романе развивается так же быстро и интуитивно, как в кино» (судя по всему, писатель никогда не видел махрового фестивального артхауса), а самая его излюбленная, неоднократно повторяемая метафора: «Режьте, монтируйте текст, как кинопленку».
В своем плохо скрываемом презрении к литературе как к какому-то неполноценному средству выражения Паланик доходит и до того, что учит своих воображаемых учеников равняться даже не на фильмы, а на рекламные клипы. Для этого он вводит в оборот понятие «вертикали» как нагнетания эмоционального, физического и психологического напряжения, которое должно усиливаться вместе с развитием событий, а то получится не рассказ, а пересказ: «Я порекомендовал бы вам чаще смотреть рекламу на ТВ. Вертикаль там проработана мастерски, причем ровно за тридцать секунд».
Тем не менее, в какой-то момент, скрепя сердце, Паланик всё-таки вынужден признать, что и литература, при всей ее априорной дегенеративности, тоже имеет кое-какие преимущества. Прежде всего чисто утилитарные: «Писать книжки ничего не стоит. Они не потребуют от вас финансовых вложений, нужно только время. Печатать и продавать их тоже недорого, особенно по сравнению с фильмами, успех которых зависит от множества переменных. Кроме того, книги можно потреблять в одиночестве. В большинстве случаев это означает, что один человек прикладывает продолжительное усилие для чтения вашей книги, то есть заведомо дает согласие на получение информации, которую вы хотите сообщить. Совсем иначе обстоит дело с фильмами, которые показывают в самолете всем подряд, согласным и несогласным».
Немного удивительно, что всемирно известный писатель, наверняка неоднократно совершавший длительные перелеты, до сих пор не обнаружил кнопочку «выкл», нажав которую, можно уклониться от просмотра фильма в спинке впереди стоящего кресла. Так же легко, как зашвырнуть в угол надоевшую книжку про хипстерский мордобой.