Листы ожидания: Пушкинский музей демонстрирует шедевры графики

Масштабная экспозиция в главном здании ждала публику больше трех месяцев
Сергей Уваров
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе

Музицирующие путти, одалиски, балерины и обнаженные красавицы встречают посетителей вновь открывшегося Пушкинского музея. Одна из главных выставок года — «От Дюрера до Матисса. Избранные рисунки из коллекции ГМИИ им. Пушкина» — должна была стартовать еще в марте. Карантин спутал все планы: пришлось устраивать виртуальный вернисаж — с телекамерами, но без зрителей. Теперь экспозицию можно наконец увидеть вживую. И это то впечатление, ради которого не жалко прийти вовремя (билеты продаются по сеансам) и походить по залам два часа в маске.

Линии истории

Многие века рисунки на бумаге не считались за полноценные произведения искусства, а воспринимались как творческая лаборатория художника, полуфабрикат, подготовительный этап перед созданием картины или фрески. В XX веке, конечно, в профессиональной среде уже никому не надо было доказывать, что рисунок, даже однотонный, может быть самостоятельным шедевром, но для широких масс графика все равно остается менее привлекательной, чем живопись: мол, масштаб не тот, как у холстов, да и скучно без цвета...

Живучесть этих стереотипов отчасти объясняется тем, что изображения на бумаге просто хуже известны. Выставлять листы в постоянной экспозиции нельзя: долговременное воздействие света для них губительно. Поэтому рисунки можно увидеть только в течение трех-четырех месяцев, после чего они куда более продолжительное время «отдыхают» в темноте. И уже одного этого факта достаточно, чтобы с особым вниманием отнестись к любому музейному проекту, посвященному графике, тем более из такого великого собрания, как ГМИИ.

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе

Но выставка на Волхонке вдобавок еще и опровергает представление о рисунках как о чем-то монотонном и интересном лишь высоколобым ценителям. Она охватывает почти пять веков истории европейского искусства (с конца XV до середины XX века) и демонстрирует бесконечное разнообразие стилей, техник, сюжетов, форматов... В каком-то смысле эта подборка даже более пестрая, чем традиционная экспозиция живописи на холсте. Здесь есть акварели, радующие изобилием цвета, крошечные (размером с кредитную карту) однотонные рисунки пером, например удивительный набросок Рембрандта, и метровые изображения, где живописец использовал сангину, мел, карандаш (портрет работы Огюста Ренуара).

Путти и комедианты

А главное, уровень всех этих произведений не просто высокий, а выдающийся. Кураторы отобрали действительно лучшее, самое ценное. И пусть заявленный в названии Дюрер всего один (но какой! «Танцующие и музицирующие путти с античным трофеем» 1495 года — виртуозное и ироничное изображение семи малышей), зато другие гении представлены целыми мини-коллекциями, занимающими отдельные стены.

Например, полукруглая зона в глубине белого зала целиком отдана Василию Кандинскому. Пять акварелей представляют, пожалуй, самый интересный и ценный период его творчества — 1910-е (именно в это десятилетие были созданы «Композиции» № 6 и № 7), но все они при этом совершенно разные и по технике, и по настроению. При желании в них можно прочесть эволюцию от экспрессивных абстракций времен «Синего всадника», где еще мерцают предметные ассоциации, к биоморфным, будто парящим в невесомости фигурам поздних лет.

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе

Столь же масштабно и многопланово представлены Фернан Леже, Анри Матисс и Пабло Пикассо. У последнего восхищают гуашево-акварельные эскизы 1907–1908 годов (связь с «Авиньонскими девицами» здесь несомненна) и гуашь «Комедианты» (1905). Мальчик на ней изображен тем сияющим небесно-голубым, который столь показателен для этого периода и знаком всем завсегдатаям ГМИИ по «Девочке на шаре» того же года.

Впрочем, не стоит думать, что на выставке безраздельно доминирует XX век. Целая витрина занята довольно крупными листами Питера Пауля Рубенса, представлены французское рококо (в том числе прелестное ню кисти Франсуа Буше), немецкий романтизм (меланхолично взирающие вдаль юноши Каспара Давида Фридриха), импрессионизм, постимпрессионизм, русский символизм и даже советское искусство 1920–1930-х. Кстати, на рисунке Александра Лабаса «В авиационной катастрофе» (1928) мы видим не только штрихи пером, но и масло, и это единственный такой пример в экспозиции.

Графика посещения

Вообще, проще сказать, чего на выставке нет, чем перечислять представленное. Вовсе отсутствуют передвижники, французский сюрреализм и русский авангард, если не считать Кандинского, творческая связь которого с родиной была уже весьма условна. Можно возразить, что есть же Малевич, Ларионов и Гончарова. Да, но от каждого — лишь по одной ранней работе. Они совсем не показательны для зрелого стиля авторов, хотя и прекрасны.

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе

Но эти лакуны только подчеркивают полноту собрания в целом, знакомство с которым становится увлекательным путешествием по странам и эпохам. На это путешествие надо отводить не меньше полутора часов, а если останутся силы, то заглянуть еще и в соседний зал, справа от лестницы. Там забавный сюрприз-дополнение к экспозиции графики: в витринах лежат рисунки нашего современника Леонида Тишкова, иллюстрирующие новые, «карантинные» правила поведения в музее. Их репродукции можно увидеть на информационных стендах, скамейках и прочих поверхностях, попадающих в поле зрения посетителя.

«А кто будет маску надевать? Пушкин?» Да, Пушкин, отвечает Тишков — и изображает Александра Сергеевича в различных мизансценах в музее его имени. Такой художественный и одновременно ироничный визуальный комментарий к сложившейся ситуации — отличный способ примирить зрителя с неизбежными ограничениями и напоминание, что линия искусства не прервется никогда.