Владимир Елистратов: «Пропало хорошее слово — «намосквичивались»
Почему «пришельцев» сменили «понаехавшие», отчего слово «вывеска» не имеет никакого отношения к торговле и какие «черные дыры» появились в современном русском языке? Об этом накануне Дня города «Известиям» рассказал автор словарей «Язык старой Москвы» и «Словарь московского арго» заслуженный профессор МГУ Владимир Елистратов. В своих исследованиях лингвист зафиксировал, как изменился язык столичных жителей за последние сто лет.
– Как трансформировалась речь москвичей и сильно ли она отличается от дореволюционной?
– Москва, конечно, абсолютно другая, но москвичи с удивительным упорством обустраивают свою жизнь по тем же лекалам, как и до революции. «Мелочи» языка наиболее ярко иллюстрируют этот процесс. В 1990-х, когда в страну вернулся капитализм, Москва вспомнила, что она купеческая, и начала торговать. И тут же из небытия возродились приемы дореволюционных торговцев. Интересно, что рекламные надписи и даже зазывные выкрики остались теми же. Понятно, что ни о какой цеховой преемственности в данном случае речи не было — связь времен давно прервалась. Значит, все эти приемы были спрятаны в глубинах нашего московского подсознания. В них все та же апелляция к прохожему: «Кто морковку забыл купить?!» Иностранцы восприняли бы такие выкрики как непозволительное хамство. Это все-таки императив, повелительное наклонение. А у нас такое обращение не вызывает обиды, выглядит естественным.
— В начале ХХ века, как и сейчас, было много людей, приехавших в столицу в поисках счастья. Кто отправлялся тогда в Москву и как таких людей называли?
— Широкой по своей натуре Москве нравилось разнообразие: сто лет назад аналогом грубого «понаехавший» было нейтральное слово «пришелец». Думаю, что число иностранцев в процентном отношении в дореволюционной Москве было такое же, как и сейчас. Хотя, конечно, основная масса приезжих была из коренных губерний. Все половые (официанты) до революции — ярославцы, грузчики — татары. Видишь дореволюционную вывеску «Шашлычная Автандилова» и понимаешь, что здесь торговлю вели кавказцы. Остались диаспоры и сейчас. Разве что пропало хорошее дореволюционное слово — «намосквичивались». Так говорили о приезжих, которые освоились в городе, стали москвичами, оставаясь при этом нижегородцами, белорусами, татарами или даже китайцами.
— Привычка давать прозвища городским зданиям или памятникам тоже идет с незапамятных времен. Почему москвичи старались переиначить топонимы?
— В советское время это было своеобразное фрондерство. Особенно повезло метро, многие станции которого получили прозвища. «Пролетаевская», «Пургеньевская», «Подлянка» и «Площадь Кирпича» — одни из самых безобидных. Студенты окрестили Университет им. Патриса Лумумбы «Лумумбарием», Воробьевы горы — «Ленинхиллом». Легко догадаться, какое заведение скрывается под прозвищем «Битлотека имени Леннона». Привычка сохранилась: совсем недавно Ника на Поклонной горе получила прозвище «Баба на игле», а подземный торговый центр «Охотный ряд» прозвали «Ямой».
— Москвичи умели шутить?
— Старомосковская живая речь поражает своей меткостью и остротой восприятия мира. Шутка, смеховая образность — ее важная составная часть. Парикмахер, не развлекавший байками клиента, рисковал потерять его. Неостроумный торговец в конечном счете не продавал своего товара. Все старались шутить. Складывается впечатление, что величайшим грехом у москвичей было уныние. А за словом москвичи в карман не лезли.
— Как чувство юмора сказывалось на словотворчестве?
— До революции городового в разговорной речи запросто могли назвать «бляхой», нарядную женщину — «вывеской», нищего, живущего летом в парке, — «дачником», а лицо человека — «мордографией». Например, был свой ресторанный жаргон: «салфетка» — официант, «ветрогон» — клиент, не дающий на чай, «сногшибаловка» — водка. Театралы прогоняли с помостков неудачливого актера криком «Брысь!». А настоящий балетоман мог получить такую лестную характеристику: «Ест собак по икроножной части».
— Язык — живой организм. Каково его самочувствие сегодня?
— Есть тревожная тенденция: в языке появились слова — «черные дыры». Причем здесь речь идет не только о московском арго. В кино- и мультпереводах, помимо «уау» и «уппс», встречается только одна калька с английского — «О нет!». Это самая настоящая «черная дыра» эмоционально-смысловой языковой жизни, «гравитационный могильник» языка. Я много общаюсь со студентами и вижу динамику утраты русских междометий. Никаких «О Господи!», «Да что ж такое!», «Вот тебе и на!» Знакомый хирург рассказывал, как молодая москвичка при родах кричала не «Мама!», а «О нет!» Это междометие начало пожирать все языковые средства выражения эмоций.
— Это серьезная угроза?
— Русский язык должен выстоять и перед этой «гравитационной» опасностью.
Старомосковский глоссарий:
Арбуз — наживающийся на мастерах хозяин.
Барбос — уличный зазывала. Блудуар — будуар.
Вызвездить — сказать истину, открыть глаза.
Губернаторствовать — шуметь, напившись.
Дешевка — распродажа.
Двухрублевый — об обильном, сытном обеде.
Дрожемент — страх, дрожь.
Жулик — маленькая бутылочка со спиртным.
Зайцы — биржевые торговцы.
Индейский петух — разорившийся, но продолжающий чваниться дворянин.
Кабысдох — старая, больная кобыла.
Китаизм — удовольствие, получаемое от чая.
Комодная архитектура — тяжеловесный купеческий стиль.
Мухобой — крепкий табак.
Носоногий — с большим носом.
Отворяйло и запирайло — швейцар.
Пасквильмахер — пасквилянт.
Трехчетвертинка — толстая жена.
Укомплектовать — избить.
Филипп сбоку прилип — надоедала.
Фоли-жоли — шутливое название французских блюд.
Хребтом вилять — кокетничать.
Чухонский мозг — о глупом человеке.
Шаркнуть — продвинуться по службе.
Эгоистка — одноместная пролетка.
Язычник — красноречивый адвокат.
