«Спектакли нужно вовремя пристреливать!»
Самой ожидаемой премьерой января станет постановка МХТ имени Чехова по "Событию" Владимира Набокова. В театре полным ходом идут репетиции. Накануне выхода спектакля «Известия» встретились с режиссером Константином Богомоловым.
— Константин, почему вы остановили выбор на пьесе Набокова?
— Эту пьесу очень любил мой учитель Андрей Гончаров. Когда я учился в РАТИ, он планировал выпустить с нами дипломный спектакль по ней, но не успел. По моим ощущениям, предстоящий спектакль будет по форме самой спокойной из всех моих работ. Тихая семейная история. И, возможно, провокационный и катастрофический финал. А может и нет (улыбается).
— Выбор пьесы из «режиссерского портфеля» Гончарова дает повод говорить о некой преемственности?
— Нет. Просто прекрасная пьеса, с хорошими ролями, с хорошими возможностями для умных артистов: Марины Зудиной, Сергея Чонишвили, Александра Семчева (он, кстати, играет маму героини), Ольги Барнет, Розы Хайруллиной и других.
Что касается Гончарова, то творческой связи у меня с ним нет. Я не принимал его спектакли, эстетику. Зато есть связь энергетическая. Для меня мой учитель является воплощением понятия «режиссер»: лидер, разумный диктатор, одиночка. Он говорил нам: «Запомните: то, что вы делаете, нужно вам одним. С этой мыслью нужно идти по жизни, и только тогда вы не сломаетесь ни при каких обстоятельствах».
— Совет учителя помог вам пережить неудачу спектакля «Турандот» в Театре им. А. Пушкина ?
— Я не считаю эту постановку неудачей. Неудача — это когда не надо было уступать, а ты уступил. Да, «Турандот» прошла всего восемь представлений, но я считаю ее одной из лучших своих работ. Конструкция и смыслы «Турандот» были намерено затемнены. Мне артисты много раз говорили: «Слушай, кто это поймет?» А я отвечал: «Все равно. Я так хочу». Я испытывал бешеную радость, когда из зала поднимались люди с репликами: «Кошмар! Позор! Бред!» Это было бескомпромиссно.
Я вообще считаю, что театр должен разъединять, а не объединять людей. Мне нравится, когда зал разрываем во время действия эмоцией от тотального принятия до полного отрицания, а не когда он вот-вот хором запоет: «Как здорово, что мы здесь сегодня собрались». Я не приемлю этой философии «позитива» и «спектаклей-праздников»: «У нас и так все на улице плохо, в обществе плохо, давайте в театре будет что-нибудь хорошее». Разве мы в театр приходим, чтобы получить анестезию? А на улицах будет плохо по-прежнему? Нет. Театр должен вызывать бессонницу.
— Жалко расставаться со своими проектами?
— Нет, я ведь не занимаюсь плевками в вечность. Мне кажется, в этом и есть особое обаяние и прелесть театра. Спектакль быстро заканчивается, забывается, собственно, как и сама жизнь. В идеале спектакль нужно пристреливать, когда он в расцвете (улыбается). Я сейчас невольно цитирую своего «Лира», точнее, Ницше: «Умри вовремя».
— Вы любите провоцировать зрителя, радуетесь, когда он в бешенстве покидает зал. МХТ подобные эксперименты вряд ли согласится терпеть.
— Во-первых, МХТ чего только не терпит! Ну и я не сумасшедший и не хочу делать спектакли, с которых зрители будут толпами уходить. Я не хочу потерять возможность работать. Когда речь идет о большой сцене, я стараюсь строить зрелище так, чтобы в нем как минимум 70% было понятно всем. А вот остальные 30% — это зона шифровки. Эти 30% могут раздражать неподготовленного зрителя, но именно они порождают работу ума.
— Зрители хотят в театре развлекаться. Что с этим делать?
— Для умного человека хорошую книжку прочитать или сложное зрелище посмотреть — это тоже развлечение, только высокое. Деятели театра сами виноваты в том, что зритель сегодня путает театр с клубом. Мы вытравили из зала думающего зрителя, а его нужно возвращать осознанно и последовательно. Нужно привить уважение к авторскому высказыванию. По сути, если действовать в этом направлении, можно осуществить культурную политику, которая отразится на всех сферах. Государство, поддерживающее культ индивидуума в культуре, одновременно воспитывает в гражданах уважение к человеческой свободе, к частной собственности, к Человеку как главной ценности мира.
— Но если у вас есть своя серьезная программа, почему вы не хотите возглавить свой театр?
— Я хочу получить реальные полномочия, а не здание и в придачу сборную солянку людей средне-старшего возраста, которые давно забыли, что театр — это не учреждение, а вид искусства.
— Вы говорите о любви к индивидуальности, но при этом так нелестно отзываетесь о пожилых артистах.
— Я говорю не о возрасте, а о тех людях, которые, годами не имея ролей, занимаются интригами, опасаются перемен и не находят мужества уйти из театра.
— Когда к вам в 70 лет придут и скажут: «Константин Юрьевич, пора. Талантливому молодому Васе нужен театр». Вы встанете и уйдете?
— Да, встану и уйду. Надо уметь радоваться конкуренции, она дает толчок к самообновлению в любом возрасте.
— А если молодой режиссер вас победит?
— Победит, и слава Богу. Нет ничего более постыдного, чем поддерживать себя не за счет творчества, а за счет должности. Умри вовремя. Это я про творчество, если что...
