Урок Жуве: Тони Сервилло представил спектакль «Эльвира»
В рамках культурного форума и Европейской театральной премии Тони Сервилло представил спектакль «Эльвира». Российской публике итальянец известен главным образом как актер, снявшийся в нескольких фильмах Паоло Соррентино, в том числе оскароносной «Великой красоте». В «Эльвире» Сервилло одновременно режиссер и исполнитель главной роли.
— Я считаю себя прежде всего актером, — рассказал Тони Сервилло «Известиям». — Точнее, я чувствую себя первой скрипкой в струнном оркестре. Моя режиссерская работа состоит главным образом в углублении в текст. Мы стремимся проникнуть в его содержание, вновь и вновь обращаясь к этому тексту — по завету великого актера и режиссера Луи Жуве, которого я здесь играю. Он считал, что пьеса постигается только практически.
В основе пьесы Бриджит Жак лежат семь занятий, которые великий французский актер Луи Жуве провел в Парижской национальной консерватории драматического искусства в дни нацистской оккупации. Всё действие — это процесс репетиций Жуве с ученицей лишь одного явления из мольеровского «Дон Жуана», когда Эльвира, осененная небесной благодатью, приходит к заглавному герою с призывом к раскаянию. Петра Валентини по-разному исполняет этот многократно повторяемый монолог, проводя свою героиню (ученицу Жуве здесь зовут Клаудией, но прототипом была актриса Паула Деэлли) от голой техничности до глубокого погружения в роль.
В какой-то момент закрадывается ожидание, что это выльется в историю любовных отношений пожилого учителя и юной ученицы — скрываемую от других учеников (в спектакле заняты еще Франческо Марино и Давиде Чирри — в ролях студентов, подыгрывающих за Дон Жуана и Сганареля). Но это иллюзия: пробежавшая между Жуве и Клаудией искра только вносит юмор и ни к какому мелодраматическому повороту не приводит. Действие по-прежнему строится на комментариях Жуве к мольеровскому монологу и размышлениях о сущности актерского искусства или о том, чем отличается речь трагедии.
Как ни странно, но смотреть такой спектакль ни минуты не скучно, наоборот — он завораживает. Пластика Сервилло выверена от первой мизансцены — он сидит спиной к зрителям, комментируя игру Клаудии, и создается ощущение, что ты действительно присутствуешь на занятии выдающегося режиссера, — до самого финала, когда титры сообщают, что, хотя Клаудия и заняла первое место на экзамене, ей как еврейке было запрещено играть на сцене, а Жуве до окончания войны находился в эмиграции. Текст, который вряд ли удивит оригинальностью, у Сервилло словно рождается здесь и сейчас, и ты чувствуешь себя соучастником чужих озарений.
Сервилло в роли Жуве благороден и степенен, обходится без единого нажима, и спектакль не воспринимается как его бенефис. Его Жуве похож на Пигмалиона, который, каждую репетицию вкладывая в Галатею что-то новое, невольно любуется ею, пусть и никогда не остается доволен ученицей. Одергивает, делает замечания и велит начинать сначала.
Как режиссер Сервилло предусмотрел два-три как бы случайных крупных плана героини, когда она разворачивается к залу, и становится понятно, что в «большой мир», откуда порой доносится лающая немецкая речь, Клаудия выйдет, освещенная душевным светом. В спектакле ни слова не произносится о войне, тем более нет намека на движение Сопротивления. Но на самом деле он — как раз о сопротивлении войне, будничном и без пафоса. Не чудо ли, что в то время, когда человек унижается и уничтожается, Жуве вместе с учениками сосредотачивается на человеческой природе, находя ее безмерно богатой? Неспроста и репетируется мольеровский монолог о связи человека с божественным измерением.
Конечно, Эльвира 1940 года, даже и движимая голосами, не могла спасти Францию, как Жанна д’Арк. Но заставила поверить, что искусство может быть альтернативой войне. Кстати, Шарлотте Дельбо, которая стенографировала те занятия Жуве, потом суждено было пройти концлагерь. Там она обменяла пайку хлеба на экземпляр мольеровского «Мизантропа», тренировала на нем память, и это помогло ей выжить.
