Шансон в руку: как россияне попали под обаяние блатного фольклора
Заявленная на обложке тема книги музыкальной журналистки из Челябинска Наталии Хомяковой настраивает на решительный лад: мечтаешь, как здорово было бы, если бы подросло новое поколение культурологов со свежим взглядом, которое наконец-то раз и навсегда чеканно сформулировало бы, в чем же заключается стойкое обаяние блатной романтики, тюремной субкультуры с ее колоритной лексикой и музыкой. Но чем больше углубляешься в книгу Хомяковой, тем очевиднее, что пытливая молодежь в своих изысканиях не очень далеко ушла от ветхих словесных и умственных клише. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели специально для «Известий».
Наталия Хомякова
«Ништяк, браток! Антология шансона. Хиты, изменившие русскую культуру»
Москва: «Эксмо», 2025. — 256 с.
Идея написать компактную галерею кумиров русского шансона в принципе похвальна, но от автора, кроме воспоминаний о личных встречах с героями, хотелось бы какого-то концептуального хода, который бы структурировал книгу, или хотя бы остроумных обобщений и наблюдений, помимо таких пошлых фраз: «Девушкам нравятся плохие парни». Это из главы «Вези меня, извозчик» об Александре Новикове, где дан тонкий психологический портрет его лирического героя: «Сильный, дерзкий, своенравный, к нему просто так не подступишься. Он может быть романтичным, но в очень ограниченный промежуток времени, чаще в любви он действует по принципу «разделяй и властвуй»: есть я, есть мои к тебе чувства, есть ты, как решил я, так ты и будешь существовать. Другого не дано».
Максима «Разделяй и властвуй» тут выглядит ни к селу ни к городу, но неточность и неаккуратность формулировок — это свойство всей книги, автор которой никак не может определиться, кого ей изображать: свою в доску четкую пацанку или авторитетного культуролога, который периодически пытается взять аналитический тон и вспомнить умные «научные» термины («Новиков описывает архетипы и воспевает их»), правда, смысл этих терминов не до конца понимает. В свою очередь и читатель не всегда улавливает оттенки мысли Хомяковой, которая с ученым видом знатока дифференцирует «шансон» и «эстраду», например, в пассаже о Сосо Павлиашвили: «Мне не кажется, что он шансон-артист, в нем больше эстрадности. Но подача и некоторые песни, например «Радовать», — это абсолютное попадание в жанр».
Павлиашвили относительно повезло, но вообще, когда Хомякова начинает давать жанровые и стилистические дефиниции, тут надо быть готовым ко всему, потому что в одной главе «главным панком русского шансона» может оказаться Любовь Успенская, а ближе к концу книги, наоборот, Сергей Трофимов. Его шлягер про шашлычок и коньячок в городе Сочи Хомякова даже собственноручно исполняет под гитару в одном из мемуарных эпизодов книги, сопровождая комической культурологией, как бы объясняющей формулу успеха песни: «Она простая, веселая и рассказывает про курортную интрижку, а такие сюжеты — секрет полишинеля в жизни многих наших соотечественников».
Лексика Хомяковой немного приходит в норму, когда она обращается к цитированию старших товарищей, например маститого исследователя арестантского песенного фольклора Александра Сидорова. Хомякова ссылается на ту из его многочисленных книг, в названии которой процитирован шлягер «Я помню тот Ванинский порт». Это, пожалуй, самое ценное в книге «Ништяк, браток» — указание на Сидорова, автора гораздо более фундаментального, чем Хомякова, да и попросту более развитого интеллектуально, способного вписать лагерные песни в богатый исторический и бытовой контекст, хотя сам он иронически определяет свой подход как «суп из лагерного топора», когда незамысловатый и простецкий с виду арестантский фольклор дает густой и питательный философский навар.
Развивая эту кулинарную метафору, метод Хомяковой, наверное, можно уподобить самодельному тюремному торту из печенья «Юбилейное», чья прелесть — в примитивности рецептуры и обилии сахара. Предпринятый Хомяковой текстологический анализ некоторых образчиков шансона не претендует ни на какие открытия или игры разума, а сводится к простому пересказу девчачьими словами. Он имел бы смысл разве что для читателя, в силу непреодолимых обстоятельств лишенного возможности моментально послушать собственными ушами, скажем, томную песню Руслана Набиева «По ресторанам», которую Хомякова сама не исполняет, но эмоционально переживает очень искренне: «А если углубиться в текст: снова мир несправедлив, но он весь из себя сильный, рыдать не станет, просто пойдет по ресторанам, чтобы забыться. Бока переживал, не мог принять разрыв с любимой. Набиев — просто ныряет в отрыв, так будет легче».
В этот момент наконец понимаешь истинное назначение и гуманитарную миссию книги: когда «Ништяк, браток» доберется до тюремных библиотек, то наверняка будет зачитан до дыр, поскольку вместе с ним, кроме напоминания о греющих душу композициях, в камеры просочится трогательная атмосфера «вечной женственности», которая присуща литературному стилю Хомяковой. И честно говоря, трудно мысленно не перенестись в кальянную, читая такие абзацы: «Сегодняшний кавказский шансон (или кальян-шансон) — это качающий бит, который аккуратно, как виноградная лоза, переплетается с электронными звуками, похожими на дудук, бузуки, тар и каманчу. В аранжировку могут добавляться гитарные соло, саксофоны или синтезатор, но ведущими остаются звуки, указывающие в сторону горного массива. Тексты про альфа-самцов, непокорных женщин и настоящую дружбу, про родные пейзажи и родителей. Если есть небольшой акцент, это даже хорошо, колоритнее будет. Главное — подача. Такая, чтобы девушкам хотелось изящно танцевать кистями рук и из непокорной превращаться в мягкую и податливую, а мужчинам — топтать асфальт и кричать: «Ауф!»
