«Отменяют не русскую культуру, а все культуры вообще»
В России необходимо больше говорить о работе по защите памятников искусства в Донбассе, убежден директор Государственного Эрмитажа Михаил Пиотровский. Об этом, а также о деятельности по восстановлению Пальмиры, важности включения национального искусства в мировое и о планах по дальнейшему развитию работы с современными художниками Михаил Пиотровский рассказал в интервью «Известиям» на полях Петербургского международного экономического форума.
«У каждого музея разные способы назначения»
— Как вы оцениваете череду кадровых изменений, которые произошли в последнее время в трех крупнейших музеях страны? С чем связана синхронность, на ваш взгляд?
— Думаю, ни с чем, ее не надо преувеличивать. Музеи разные, директоры разные, у всех разные контракты на разное время. Неожиданные смещения и перемены были и в прошлом. У каждого музея разные способы назначения. Например, директора Эрмитажа назначает правительство по представлению Министерства культуры.
На мой взгляд, это просто нормальный ход событий, учитывая, что у музейных директоров контракты немягкие — нас могут уволить в любой момент без объяснения причин, и это записано в договоре, поэтому мы не можем обсуждать свои зарплаты или что-то еще. Насколько этот процесс соответствует общим процессам, я не знаю. Не вижу никаких больших изменений в связи со сменой людей.
— То есть это скорее совпадение?
— Скорее да. Причины во всех случаях отличаются. На самом деле они все сменили форму работы, и мы видим, как они это сделали.
— Обсуждали ли вы раку Александра Невского с президентом и что было решающим фактором, повлиявшим на ваше решение?
— Речь идет не о раке, а о гробнице. Рака — это гроб, в котором лежат мощи, и это абсолютно святая, священная вещь. Громадная серебряная, деревянная, украшенная серебром гробница — это совсем другое, объект двойного назначения.
С президентом я ее не обсуждал. Мы много беседовали, и я знаю позицию Владимира Владимировича по религиозным ценностям — она тоже меняется, как и моя. Но обсуждали один важный вопрос, который с этим связан, — вопрос защиты наших культурных ценностей, музейных коллекций от всяких изменений их статуса, будь то общественные организации, бывшие владельцы, страны, из которых это происходит, перемещенные вещи.
У нас целый набор необходимых мер защиты, и президент эту идею одобрил. Сейчас ведется работа по изменениям в закон о музейном фонде, которые должны защитить музейные коллекции.
— А в ситуации вокруг «Троицы» вы принимаете какое-то участие?
— Пока нет, но думаю, что я уже принял в этом участие, потому что ситуация вокруг «Троицы» сильно отличается от ситуации с гробницей Александра Невского. По последней было много лет обсуждений, дискуссий, позиция Эрмитажа изменилась, потому что есть вещи, которые называются предметами или товарами двойного назначения. Религиозное искусство — это предмет двойного назначения. Оно говорит с людьми языком искусства, но одновременно инструмент культа. И в разные времена функции меняются — что-то становится более значимым, что-то менее.
В данном случае важно, мы считаем, чтобы мощи соединились. Святыня работала: предмет искусства работал 100 лет, его спасали и спасли, теперь должна работать священная часть. При этом всё происходит по установленным правилам Минкульта и патриархии: по существу, это экспонирование предмета из государственного музейного фонда не в зале Зимнего дворца, а в Александро-Невской лавре. Пройдены все этапы. Как такие вещи должны делаться — это и есть наше участие в истории с «Троицей».
Но мы сейчас особенно не вмешиваемся, потому что не совсем ясно, что там происходит.
«Твоя культура ценна, когда она одновременно мировая»
— Влияет ли сложная международная ситуация на работу по восстановлению Пальмиры?
— Она вообще рождена в сложной международной ситуации. Мы давно поднимали вопрос о необходимости силовой защиты памятников культуры. После этого (не в прямой связи) Пальмира была освобождена с участием российских войск. Она сильно пострадала. Мы не восстанавливаем ее — она всегда была в руинах, просто сейчас другие руины, — а реставрируем усилиями российских ученых и России в целом. Будем реставрировать взорванную Триумфальную арку, которую мы все знаем по учебнику истории Древнего мира.
С самого начала ситуация была сложная, потому что Сирия находится в условиях санкций, и всякая работа России воспринималась в международном сообществе с осторожностью. Например, ЮНЕСКО не одобряла, но мы всё делаем по правилам организации, с соблюдением мельчайших тонкостей, чтобы потом нам не в чем было себя упрекнуть.
Это общественное обсуждение, целая процедура изучения памятников, посттравматического состояния памятников. Понятно, всё идет непросто. Мы провели обсуждения в Дамаске с международным участием и передали материалы в ЮНЕСКО. Я недавно был в Пальмире, там сложно, место еще не очень мирное. Но думаю, что, когда начнутся работы, будет мирно.
— То, что вы там увидели, вас расстроило?
— Нет, я много раз там был, мы привыкли. Пальмира всегда была в развалинах, красивых развалинах. Натуральная, какой она была, может, нас особенно не удивила бы. Это целый образ, с которым связан образ города, стоящего в пустыне, города торгового — города, впитывающего разные цивилизации.
Я был там и после разрушения. Мы привыкли к этому состоянию, уже рассуждаем как археологи и деятели культуры, как это теперь должно выглядеть. Ее ведь реставрировали в 1930-е годы и не всегда удачно — арматура торчит, бетон. Сейчас есть возможность сделать по-другому, мы создаем с нашими сирийскими коллегами, европейским сообществом новый образ: памятника высокого искусства и памятника торжества культуры и умения сохранять культурную память.
Фрагмент Великой колоннады в Пальмире, 2016 год
В чем особенность, важный урок Пальмиры? Мы много говорим об отмене русской культуры, а я всё время говорю: отменяют не русскую культуру, а все культуры вообще. Есть общая сильная тенденция в мире. И русскую культуру нельзя отменить не потому, что она такая хорошая, а потому что она часть мировой. В чем особенность пальмирского опыта? Это же игиловцы (организация запрещена в РФ. — Ред.), те же арабы, сирийцы. Они говорили: слушайте, это языческий памятник, туристы поклоняются языческим богам, это теперь уже не наши боги, нам они не нравятся, это наше наследие, мы его уничтожаем так же, как христиане уничтожали античную культуру, как протестанты — католическую, как мы в России уничтожали церкви — из того же опыта.
А мировая культура принадлежит миру, и надо понимать, что твоя культура ценна, когда она одновременно и мировая, и поэтому ты ответственный за ее сохранение перед всем миром. Это важный урок и для Пальмиры, и для Херсонеса, и для музейных коллекций, и для их передела.
— В связи с Пальмирой вы поднимали вопрос о важности сохранения исторических ценностей в ходе боевых действий. Эти идеи применимы в Донбассе?
— Разумеется. Существует первый принцип: воюющие стороны должны защищать памятники культуры.
— Должны, но защищают ли?
— Защищаются они, надо сказать, не очень, еще хуже, что об этом не очень много говорят. Мы со времен войны знаем, что нужно делать, когда речь идет о памятниках, музеях. Мы все знаем, как это делается: памятники искусства должны быть изъяты из сферы военных действий, сохранены, а потом возвращены в те музеи, где они находились. Затем они в музее должны быть восстановлены. Эта работа ведется, но, к сожалению, мы очень мало знаем о ней. И я мало знаю. Это такая вещь, о которой мало рассказывают и те, кто это делают, я знаю, что музейные коллекции, они находятся в безопасности и никуда далеко не увезены, но об этом надо рассказывать.
У музеев есть коллекции, они могут принадлежать любому музейному фонду, они должны быть всегда в том музее, где они были, и это то, что мы должны делать. Есть еще очень важная сторона всего этого — мы будем помогать и помогаем, есть люди, которые помогают этому восстановлению.
Важно, чтобы об этом рассказывали. Не просто «вот смотрите, какие замечательные вещи теперь стали частью русского музейного фонда», а о том, что это всё в безопасности, что будет, как будет, — это очень важная вещь. Донбасс теперь часть России, часть единого нашего политического пространства, у нас есть единое культурное пространство. Но это единое культурное пространство не сразу складывается, мы прилагаем большие усилия, чтобы оно в самой России существовало, поэтому у нас есть задача решить, как помочь Донбассу и Новороссии. Мы уже обсуждали с нашими коллегами, мы будем приглашать и приглашаем наших коллег в наши музеи на стажировки, для того чтобы рассказать о том, как мы уже много лет в России работаем, затем наши коллеги поедут туда посмотреть, что на самом деле нужно. Я имею в виду не гуманитарную помощь, а какие-то выставочные, это всё нужно вместе обсудить, сначала тут, потом там и потом заставить государство выделить средства для того, чтобы все музеи эти чувствовали себя частью этой единой музейной семьи, — это и есть большая политическая задача.
— То есть вы сейчас на стадии переговоров с коллегами оттуда?
— Мы на стадии встреч, разговоров обмена нашим опытом и выяснения того, что нужно делать. И здесь еще вопрос строительства, восстановления — по существу, все музеи надо восстанавливать.
«Современное искусство остается важной для нас сферой»
— Мы, жители Петербурга, заметили, что в последнее время одним из приоритетов Эрмитажа было современное искусство. Скажите, пожалуйста, опять же учитывая непростую международную ситуацию, удается ли Эрмитажу сохранять этот приоритет или какие-то коррективы внесены, учитывая события последних лет?
— Современное искусство остается важным направлением нашей работы, театров вообще-то у нас много и, в частности, наша имперская история, поскольку Эрмитаж — имперский музей, за что его раньше любили во всем мире, а теперь поливают грязью. Нас вообще со всех сторон поливают грязью, но современное искусство остается важной для нас сферой. Наш Эрмитаж — музей мировой культуры. Сейчас привозить ничего физически нельзя, но у нас есть несколько линий развития. Первая — к сожалению, скончался великий наш художник, советский, русский, российский Илья Кабаков, который очень нам дорог, один из шедевров искусства XX века «Красный вагон» стоит в Эрмитаже, сейчас реставрируется.
Мы только что провели вечер памяти Ильи Кабакова, есть громадный международный отклик, потому что нигде, ни один музей мира еще этого не сделал, а мы сделали, а Илья — художник абсолютно мировой. Илья, Эмилия — муж и жена это делали, и мы сделали серию выставок, уже теперь задумано, у нас сейчас небольшая выставка Ильи Кабакова, у нас будут выставки в зале Ильи Кабакова, у нас будет представлен подаренный нам громадный его эпохальный труд — это цивилизации потерянных поколений, ушедших, прошедших поколений. Нам подарили громадную инсталляцию, мы будем показывать, будем показывать фильм — тоже свежий, — который еще никто не видел, сделанный Ильей и Эмилией. То есть кабаковская линия будет всё время. Вторая важнейшая часть искусства современного, нового искусства, как я его называю, — это музейная, это реставрация — всё это современное искусство, делается из материалов, которые вообще исчезают моментально, и история реставрации — это уже целое, большое, великое дело, мы начали очень серьезно этим заниматься. Пример, опять благодаря Кабакову, — это «Красный вагон», он уже нуждается в реставрации.
Выставка «Илья и Эмилия Кабаковы. В будущее возьмут не всех» в Эрмитаже, 2018 год
У нас сейчас идет реставрация и с помощью Эмилии, и следуя указаниям, которые еще Илья успел нам дать, мы будем его реставрировать, это будет громадный вклад вообще в новое искусство, как его сохранять и сберегать — это вообще мощная проблема. У нас есть несколько видеоподарков, замечательных видеофильмов Запада, которые мы получили, мы оформили все сложные вещи, это очень сложно — оформлять авторские права и таможни и всё это. Сейчас всё получено и оформлено, скоро будет показано. Мы создали вместе с Европейским университетом новую Школу искусств, эта Школа искусств устроена как повышение квалификации. Или, если говорить старинными методами, это аспирантские курсы — там молодые люди и люди, имеющие музейный опыт, будут работать тоже в Эрмитаже, с эрмитажными коллекциями, будут придумывать разные эрмитажные проекты, опять в сфере нового искусства. Так что немножко по-другому всё будет продолжаться, и мы сейчас будем подбирать новое поколение людей, этим занимающихся, потому что нам нужно сейчас смотреть немного вперед. Сегодняшний кризис пройдет, а дальше нужны уже новые поколения, и они будут создавать уже что-то новое. Так что это остается частью нашей общей программы выставочной.
