Приступ художественной активности
«Как я провел этот год» — так можно было бы охарактеризовать «отчетную» экспозицию Дмитрия Гутова в галерее «Триумф». Художник продемонстрировал несколько десятков полотен и коллажей, датированных 2016-м, и заодно дал определение состоянию, в котором они создавалась. Громоздкое название проекта — «Приступ двигательной активности с помутнением сознания и нарушением памяти» (сокращенно — ПДАСПСИНП) — одновременно читается как диагноз самому себе.
— Я писал эти вещи в состоянии сильнейшего возбуждения, приступа двигательной активности. И когда их увезли на выставку, то почувствовал, что из меня как будто батарейку вытащили, — признается автор.
Впрочем, чем больше изучаешь работы, тем яснее становится, что, по крайней мере, с памятью у художника всё в порядке. В ироничных, нарочито небрежных этюдах он вспоминает письма Ван Гога, творчество Сая Твомбли и фильм 1961 года «Человек-амфибия», создавая из впечатлений от чужого свой пестрый, эклектичный, слегка шизофреничный мир.
Самое интересное, что в новых произведениях Гутов почти отказывается от фирменного приема — слова. Соц-артовские цитаты («При Брежневе лучше было», гласил знаменитый коллаж художника) уступают место бессюжетным орнаментам, однако за ними читается не менее явный месседж: мы все вышли из прошлого, но относиться к нему серьезно не стоит, как, впрочем, и к настоящему.
Холсты, развешанные на двух этажах галереи, группируются в мини-циклы. Один из них — «Ремонт». Цветочные узоры, напоминающие обои эпохи застоя (автор не скрывает источник вдохновения), замалеваны грубыми линиями. Видеть в этом «рожки» соц-арта или воспринимать как чистую живопись — решать зрителю. Другой цикл — коллажи: лоскуты ткани, которыми художник вытирал кисти, вкривь и вкось наклеены на однотонные полотна. Гимн случайности или издевка над современным искусством?
Дмитрий Гутов доказывает: грань между концепцией игры и игрой в концепцию очень условна. Публика вовсе не обязана понимать заложенные автором смыслы и видеть скрытые параллели: можно воспринимать выставку с чистого листа. Даже подписи под рамами не нужны.
— Обычно я даю названия своим работам. Но здесь — абстракции. И так понятно, что это — синее, а это — черное, — пояснил «Известиям» Гутов. — У некоторых работ есть условные названия (например, серия «Ремонт»), но вполне можно обойтись и без них.
Пожалуй, единственную вербальную подсказку зритель видит на полотне, открывающем экспозицию. «Многие художники боятся пустого холста, но пустой холст сам боится художника», — писал Ван Гог брату Тео. Используя эту цитату в качестве эпиграфа и помещая в окружение детских каляк-маляк, Гутов задает формулу смыслового «перевертыша», где серьезность оборачивается иронией, а глубокий смысл — пустотой.
Путешествие по парадоксам завершается двумя почти одноцветными работами: белой и кислотно-оранжевой. Гутов, обожающий ходить в оранжевой спортивной толстовке, признается, что это его любимый цвет, и воспринимает его как протест против серости и уныния. Но протест не воинственный, а легкий и ироничный. Неудивительно, что в итоге покладистый художник и девственно белый холст, которому, как выясняется, бояться нечего, достигают полной гармонии и взаимопонимания.
