Линии судьбы Анны Остроумовой
Русский музей, уже открывший этим летом экспозиции «Сильвестр Щедрин и школа Позиллипо», «Николай Шестопалов», «Круг Петрова-Водкина» и готовящий юбилейные представления Кандинского и Айвазовского, порадовал петербуржцев выставкой в Инженерном замке, которая посвящена Анне Остроумовой-Лебедевой. Таким образом подтвердился усиленный интерес музейщиков к персоналиям: наиболее резонансные события складываются вокруг отдельных имен, а не жанров, тем или направлений.
В этом году исполняется 145 лет со дня рождения этой выдающейся художницы, единственной женщины среди мирискусников. Но более весомым поводом послужила, пожалуй, другая круглая дата: ровно сто лет назад Русский музей приобрел первые девять произведений Анны Петровны. Один из магистральных сюжетов выставки связан с собирательством, что отражено уже в ее заглавии: «Остроумова-Лебедева — художник и коллекционер». Впрочем, героиня выставки не была коллекционером в строгом смысле слова: она целенаправленно сохраняла и систематизировала лишь свои работы, а произведения других художников приобретались скорее по случаю или были подарены.
Главное в коллекции Остроумовой-Лебедевой — японские гравюры XVIII–XX веков: почти сто станковых ксилографий, обозначаемых термином «укиё-э» («образы изменчивого мира»), а также 14 книг.
— Художница стала известна не только в России, но и в мире главным образом потому, что возродила авторскую ксилографию, то есть гравюру на дереве, — рассказала «Известиям» куратор экспозиции, научный сотрудник Русского музея Галина Павлова. — Предельному аскетизму этого искусства Остроумова во многом училась у японских мастеров. В 1896 году в Академии художеств была открыта первая в России выставка произведений японского искусства, которая потрясла Остроумову. Художница поняла, чего ей так не хватало в мастерской Репина — у него она училась два года.
Наряду с гравюрами японских мастеров — таких как Кацусика Хокусай, Кацукава Сюнсен и Рюсай Сигэхару — на выставке представлены гравюры современников Остроумовой, а также ее собственные ксилографии. Основной жанр, конечно, пейзаж, чаще всего — Петербург и пригороды. И если у другого мирискусника Александра Бенуа город на Неве представал красочным, роскошным и театрально эффектным, то Остроумова самой техникой гравюры приговаривает себя к строжайшему отбору выразительных средств.
Цветная ксилография может быть отпечатана с нескольких досок, на каждую из которых наносится цвет. Остроумова-Лебедева использовала максимум пять, считая, что если число досок доходит до 10 или 20, теряется сам смысл гравюры. Изображает ли она Летний сад зимой, Павловск, Финляндию или любимого бульдога Бобби — картина кажется выверенной до микрона.
Создатели выставки приоткрыли и «кухню» художницы. За стеклом витрин — резцы для линолеума и штихели (резцы для дерева) — «орудия моего гравировального искусства», как называла их героиня экспозиции.
Один из залов сосредоточен на феномене личности Остроумовой-Лебедевой, отраженной, в частности, в двух ее живописных портретах — кисти Филиппа Малявина (1896) и Константина Сомова (1901).
Любимый портрет Анны Петровны — сомовский — создавался очень долго. Понадобилось более 70 сеансов, которые продолжались иногда по четыре часа. Остроумова предстает дамой Серебряного века, утонченной идеалисткой, которую сложно представить с гравировальными «орудиями» в руках. Совсем другая она на малявинском портрете, который ей не нравился. Мастер крупного мазка изобразил художницу вполне земной дамой: этюдник с красками, лорнет в руке вкупе с пенсне на носу подчеркивают основательность и деловитость модели.
Возможно, Остроумова не хотела, чтобы эти «нехудожественные» качества превалировали в ее образе. Однако о них ненавязчиво свидетельствуют документы. Например, трогательная записка директору Русского музея Георгию Лебедеву, написанная в Ленинграде в апреле 1943 года, — с просьбой выделить несколько грядок на музейной территории для посадки овощей.
Или завещание художницы (1951), которым она, Анна Петровна Остроумова-Лебедева, проживающая на улице имени своего покойного мужа — химика Сергея Лебедева, передает Русскому музею «все творения, сделанные за всю жизнь». Последняя воля изложена стилем вергилиевского хлебопашца, который славно потрудился и теперь уходит на покой с чувством исполненного долга, а в конце — скрупулезная опись всего наследства, вплоть до мастики и банки с олифой.
Выставка, посвященная Остроумовой-Лебедевой, хороша разнообразием посылов. С одной стороны, она показывает неожиданное сближение российской и японской культур с ее буддистским представлением о бренности жизни. С другой — жизненный путь художницы неопровержимо свидетельствует: человек может быть не только созерцателем эфемерного мира, но и устроителем своей биографии. Как гравер Остроумова-Лебедева имела дело в основном с абрисом, силуэтом, линией. «Тонко, да не рвется» — так можно сказать и про линии ее судьбы.
