Там, за стеной
Сцена Таганки в новом спектакле Дмитрия Волкострелова «1968. Новый мир» закрыта досками, а актеры сидят прямо перед зрительскими рядами. Таганки как бы не существует — смысл в том, чтобы показать жизнь Советского Союза 1968 года за пределами легендарного театра Любимова.
Пять человек, парни и девушки, занимаются каждый своим делом — печатают, готовят, играют в шахматы и на гитаре. Всё как с обложки ретрожурнала мод: дамы с «тюльпанами» на голове и в ярких платьях, молодые люди — в бежевых свитерах и пиджаках, словно сотрудники типового советского НИИ. «Физики и лирики» — по крайней мере, так хочется думать о них с первой же минуты.
Под лучезарную музыку Микаэла Таривердиева идет разговор. «Я никогда не выезжала за пределы Москвы», — девушка вертит в руках глобус, молодой человек внимательно смотрит на нее и чего-то ждет. «А скажи, подснежники действительно растут под снегом?» Субтитры переводят короткие диалоги на все языки мира — иероглифами, арабской вязью, латиницей и кириллицей повторяется заветное «я люблю тебя».
Эта сцена, задающая тон спектаклю, как следует из программки, — цитата из малоизвестного фильма «Любить» Михаила Калика, вышедшего на советские экраны ограниченным прокатом в 1968 году. Милые этюды из жизни молодых людей чередовались в нем с документальной хроникой, где прохожие рассуждали о любви — кто как умеет.
Зритель Таганки может ничего об этом не знать, однако искусственное счастье, льющееся со сцены, с каждой минутой настораживает всё сильнее. В какой-то момент катушечный магнитофон останавливается, надпись Je T’aime гаснет, а очаровательные персонажи из 1960-х рассаживаются перед публикой, готовясь к публичной лекции.
«В буржуазном мире люди разъединены. Рабочие капиталистических стран находятся в рабском положении. Взять, к примеру, США. Потребительское общество превращает всё в товар», — и далее по тексту, скомпилированному из подшивки журнала «Новый мир» за 1968 год.
Скрупулезно соединив цитаты из некогда главного литературного издания, Дмитрий Волкострелов возвращает зрителя в советскую повседневность. На протяжении часа ему читают кондовые стихи, докладывают о невиданном урожае картофеля на Селигере и какой-то «перегородке» между людьми в капстранах.
«Играет песня The Beatles — Revolution», — гласит субтитр — и врет, потому что на самом деле никакой музыки не слышно. Зритель вправе самостоятельно вспомнить и проиграть в голове западные хиты тех лет, чтобы острее прочувствовать убожество серого бытия. В этот момент хочется обвинить автора в очернении советской действительности, но лучше воздержаться.
Реальность говорит сама за себя — в 1968 году в Москве судили митингующих, вышедших на Красную площадь с мирной демонстрацией «За вашу и нашу свободу». Стенограмме процесса посвящен отдельный эпизод спектакля, когда монологи подсудимых показывают словно финальные титры. К удивлению, язык протокола оказывается живее и эмоциональнее, чем лакированная проза писателей, приближенных к партии.
Перечислив все мыслимые языковые клише, шестидесятники внимательно слушают бодрящую фонограмму производственной гимнастики. «И — раз! И — два!», а они стоят, словно окаменевшие. Окончательный застой? Вовсе нет. С обратной стороны дощатого занавеса включаются мощные софиты. Свет, проступающий сквозь щели досок, кажется россыпью звезд. Звезды Таганки. Выходит, надежда на светлое будущее всё же существует. Лаконичный комплимент театру Юрия Любимова.
«Таганка была как глоток свежего воздуха»
После премьеры корреспондент «Известий» встретился с режиссером Дмитрием Волкостреловым.
— Вы общались с Юрием Петровичем Любимовым?
— Нам не удалось. Мы пытались выйти на связь, но, вероятно, были недостаточно настойчивы.
— И неизвестно, как он относится к вашей деятельности?
— Я не знаю. Но наше обращение к Любимову было в том числе публичным — на выставке «Попытка альтернативы» был текст, обращенный к Юрию Петровичу, такой повод для диалога.
— Старожилы Таганки говорят, что молодые люди не могут понять природу этого театра в силу своего возраста.
— Подобные обвинения выглядят как желание узурпировать историю и сказать: «Только я знаю всю правду». На самом деле все мы смотрели фильм «Расемон» (картина Акиро Куросавы) и знаем, что правд много.
— В процессе работы над спектаклем изменилось ли ваше восприятие Таганки?
— Да, пожалуй. Мне стало понятно, что в какой-то момент Таганка превратилась в тоталитарный театр. Можно прочитать письмо Давида Боровского (главный художник Театра на Таганке в 1973–2002 годах. — «Известия»), в котором он пишет, что театр, который строился на принципах свободы, демократии и равенства, стал их опровергать. Но, вероятно, к этому приходит любая замкнутая система. Лично мое открытие — это то, что я кожей ощутил, почему Таганка 1960–1970-х была очень важным местом для советских людей.
— Почему?
— Работая над спектаклем, я прочитал достаточно большое количество литературы, в том числе толстых журналов — начиная с «Нового мира», «Иностранной литературы» и заканчивая «Театром» и «Искусством кино». Они произвели на меня большое впечатление.
Например, все мы помним, что «Новый мир» — это прекрасный журнал, в котором были опубликованы произведения Солженицына, Абрамова и Шукшина. В год выходило по 12 номеров, каждый по 300 с лишним страниц, — это огромный объем текстов, среди которых известные нам авторы растворяются как капля в море.
Мы пытаемся поплавать по этому морю и понять языковую среду того времени. Она состояла из невероятного количества штампов и клише, — их было так много, что куски текстов можно спокойно переставлять без потери смысла. Если сегодня у нас есть интернет, то в то время был только самиздат. Больше ничего. И в этом вакууме появилась Таганка, которая была как глоток свежего воздуха.
Что меня сегодня больше всего потрясает — стоит включить телевизор, и выяснится, что языковые формулы 40-летней давности до сих пор живы. Они просто на время затаились, а сегодня вновь артикулируются, будто бы ничего и не изменилось.
— В программке вы пишите, что в 1968 году мир пошел в одну сторону, а СССР — в другую. Как это понимать?
— Советский Союз, на мой взгляд, начал движение к своей медленной гибели. ООН объявила 1968-й годом борьбы за права человека — впервые после войны люди боролись не против друг друга, а за свои права. А Советский Союз ввел войска в Чехословакию и перешел в состояние застоя, окончательно разорвав отношения с миром.
— Каждый проект вашей «Группы юбилейного года» вызывал критику. Насколько совпадает то, что вы хотели сделать, с тем, что вы в итоге сделали?
— Первая идея, которая у нас появилась, была безусловно утопичной — закрыть театр на весь сезон и сделать в нем музей, превратив Таганку в огромную тотальную инсталляцию. Мы заранее понимали, что это утопия, но, отталкиваясь от нее, развивали проект дальше.
— Что ждет Таганку после того, как вы и ваша «Группа...» уйдете?
— К сожалению, я не знаком с планами департамента культуры. Мы пытались рассказать о том, что происходит с театром сегодня. Что будет завтра — большой вопрос.
