Кафку прочитали по вертикали
В нынешней танцевально-цирковой программе Чеховского фестиваля «Процесс» мюнхенского «Каммершпиле» в постановке известного немецкого режиссера Андреаса Кригенбурга — чуть ли не единственный драматический спектакль. Но и в нем не обошлось без акробатики.
Первое, что бросается в глаза и заставляет дружно ахнуть весь зал, — это невероятная декорация, которая принесла Кригенбургу премию за лучшую сценографию. Со сцены на публику смотрит огромный глаз, в зрачке которого помещается вся комната Йозефа К с кроватью, столом и стульями — и на этой вертикальной плоскости люди спокойно сидят, лежат и передвигаются, будто находятся на земле.
Эффектный прием режиссера в общем-то ясен: поставив действительность «на попа», он показывает алогичный, абсурдный мир Кафки, превращающий людей в насекомых в прямом и переносном смысле. Герой «Процесса», проснувшись однажды утром, обнаруживает, что против него возбуждено уголовное дело, но в чем его обвиняют, так и не может дознаться. Досадное, как ему кажется, недоразумение постепенно превращается в тревожный морок, в липкую паутину страха. Раз попав в сети слепой, безличной карательной системы, из них уже невозможно выбраться.
У нас сегодня тема судебного произвола могла бы прозвучать весьма злободневно, но режиссер намеренно уходит от каких-либо сиюминутных аллюзий. Лишь в самом начале, в прологе, один из актеров обращается к зрителям с просьбой внимательно следить за соседом справа, ибо «спокойнее, когда все под контролем». Но когда поднимается тяжелый железный занавес, между сценой и залом устанавливается незримая четвертая стена.
Спектакль Кригенбурга абсолютно условен и схематичен, как ребра скелета на рентгеновском снимке. Тут нет распределения ролей, актеры читают текст по очереди, легко переходя из жертвы в палачи и обратно. Все они одеты в одинаковые черные костюмы, мужчины и женщины носят одинаковые маленькие усики. Не люди, а рой муравьев, ползающих по стенам, — придави одного, никто не заметит потери. Но полное обезличивание героя тем не менее не означает обезличивания актеров.
Мюнхенский «Каммершпиле» вообще славится своей труппой, и на этот раз его артисты поддержали марку, справившись с иезуитской задачей быть абсолютно одинаковыми и разными одновременно. Они присваивают сложнейший абстрактный текст Кафки (чего стоит одна притча о привратнике со множеством ее толкований) и выдают длиннейшие монологи, словно фокусники, вынимающие из цилиндра бесконечную ленту.
Конечно, воспринимать этот огромный массив текста в переводе тяжело. Но если отвлечься от экрана с титрами и довериться своему восприятию, все будет понятно и так. Особенно во втором действии, где визуальные метафоры красноречивее слов рассказывают о вечной судебной волоките и тщетности борьбы с нею. Вращающийся круг зрачка, с которого во втором акте убирают всю мебель, становится символом бездушной государственной машины.
Актерам тут, как кэрролловской Алисе, нужно бежать изо всех сил, чтобы остаться на месте. Они цепляются за металлические штыри, чтобы не соскользнуть в бездну, иногда повисают на них, превращаясь в деления на гигантских часах, а последний оставшийся на поверхности бежит по кругу лежа, словно стрелка. Но отсчитывает он последние минуты собственной жизни, чтобы в финале неподвижно застыть кривым черным распятием на белом немигающем зрачке.
Наша публика до сих пор не привыкла к такому рациональному, бесстрастному театру и, не обнаружив героя, которому можно посочувствовать, в антракте пачками покидала зал. Впрочем, то же самое наблюдалось и на фантастических «Трех сестрах» Кригенбурга, которые несколько лет назад привозил в Москву фестиваль NET. Воспринимать формальный театр, театр идей, где нужно подключать голову, а не эмоции, у нас не очень умеют. Но присутствие такого спектакля, как «Процесс», в программе Чеховского делает ему честь — ну не все же с вампирами танцевать.
