Казалось бы, куда уж больше-то? Приличного вида молодой человек внятным спокойным голосом четко излагает в зале суда, как было дело. «Я всё (обо всех своих претензиях к худруку Большого театра Сергею Филину) рассказывал Юрию Заруцкому (исполнитель преступления, плеснувший в лицо Филина кислотой). И он предлагал: давай я подъеду, по башке ему дам. Давай я его ударю, изобью — это его слова. Я согласился на его предложение... Он просил: позвони, когда он (Филин) будет ехать из театра. И я ему сообщил. Это я признаю абсолютно».
Солист Большого театра Павел Дмитриченко (а это он дает показания в суде) «всего лишь» просил, чтобы Заруцкий дал Филину «по башке». Кислотой тот облил Филина вроде бы по своей инициативе. Теперь — черт его знает, может, Филину надо еще и радоваться, что то была кислота. Еще неизвестно, смог бы он пережить удар «по башке» с учетом того, что Заруцкий — не щуплый пацан, а матерый дядька, судимый ранее за разбой.
Итак. Чего же вам еще? Вот он. Стоит, говорит, признается. При этом совершенно очевидно, что его ниоткуда не похищали, в мешках через границу не вывозили, признательных показаний под пытками не выбивали.
И все равно — «Не верим!». Это в один голос заявляют сейчас артисты Большого театра. Почти что весь коллектив — 300 человек — подписывает письмо президенту: «Павел является человеком глубоко порядочным и отзывчивым. Принципиальные разногласия с Сергеем Филиным... по нашему глубокому убеждению, не могли выйти за рамки закона. Выводы, сделанные следствием, нам представляются поспешными, а признание самого Павла, впоследствии измененное, — результатом оказанного на него жестокого давления».
Это заявление широко публикуется. Артисты театра, которые «не верят», выступают во всех телевизионных сюжетах об уголовном деле против Павла Дмитриченко. Вот идет прямой репортаж из зала Таганского суда, где Дмитриченко русским языком говорит, как попросил уголовника стукнуть «по башке» своего худрука (и ничего из сказанного он «впоследствии», кстати, не менял). Но его коллеги, выслушав эту речь, заявляют корреспонденту: «Конфликты в театре были всегда. Но это не значит, что надо найти крайнего в лице нашего коллеги». Потом те же два артиста отправятся на радиостанцию и продолжат гнуть свое: «Мы все знаем Пашу Дмитриченко с совершенно другой стороны. И сегодня вся труппа в один голос говорит, что Паша не мог это сделать».
Почему не верят? А это они объяснили в своем коллективном письме: «История нашей страны знает много примеров того, когда «нужные» следствию результаты достигались неправомерными, а иногда и незаконными методами, а улики и доказательства часто оказывались фикцией».
Понимаете? Гениальная, универсальная формула: «Не верим, потому что история знает много примеров». На этом всё, можно вешать замок на следственные отделы, на прокуратуру и уголовные суды. Они нам — убийцу, а мы им — коллективное письмо (из театра, поликлиники, школы, ЖЭКа): не верим! Не пил, не курил, стариков лечил, детей учил, трубы чинил — какой из него убийца?! И всё это подопрем 1937 годом.
Артисты Большого театра вовсе не первые, кто не верит, казалось бы, глазам своим. Точно так же общественность в свое время отказывалась верить, что убийство политика Сергея Юшенкова заказал сподвижник Березовского Михаил Коданев — из опасения, что вдруг Береза станет давать деньги Юшенкову? И ведь там была железная улика: дурак-киллер, приятель Коданева по Сыктывкару, забыл на месте преступления пластиковый пакет, где были его отпечатки пальцев.
Но нет, не верим. Как же это — убийство видного либерала без участия кровавого режима?
Почему так? XXI век на дворе. И Россия — при всех издержках в ее судебной системе — с правовой точки зрения все ж таки не Сомали. А не верят следствию потому, что в стране существует дикий перекос в информационном освещении уголовных процессов, которые принято называть громкими.
Существуют два вида таких процессов и, соответственно, две крайности в их подаче для населения. Первые — те, в которых принципиально заинтересована власть. Здесь будет педалироваться только одна точка зрения — следствия. Один из таких примеров сейчас перед глазами: главным и единственным экспертом, свидетелем, обвинителем и судьей по делу о событиях на Болотной площади 6 мая по всем федеральным каналам выступает представитель СК РФ Владимир Маркин. Вы не услышите ни точки зрения адвокатов задержанных, ни мнения многочисленных групп поддержки, которые у этих людей существуют.
Но как только государство отпускает вожжи и позволяет СМИ освещать судебные процессы так, как тем заблагорассудится, наступает другая крайность. Бал начинает править «мнение общественности» — коллег, жен, друзей и т.д. Теперь уже она, общественность — и следователь, и адвокат, и суд. Это тоже вы видите прямо сейчас, на примере истории с Большим театром.
Коллектив Большого уже вынес вердикт: Дмитриченко не виновен. Генеральный директор театра Анатолий Иксанов вынес еще один вердикт: «Да, он совершил преступление. Но не он реальный заказчик. Он такой же исполнитель, такая же пешка в чужих руках. Истинные заказчики остались в тени. Есть кукловод, и следствие должно его найти».
Адвокат жертвы Татьяна Стукалова соглашается: «Небезосновательно мнение, что есть кукловод».
Мария Прорвич, супруга Филина, также заявляет: «Круг причастных наверняка шире, чем те три человека, которых задержали».
Наконец, и сам Сергей Филин в своем последнем интервью центральным каналам утверждает, что Павла Дмитриченко наверняка кто-то к преступлению подталкивал.
А следствие, которое так напористо ведет себя в делах «государственной важности», на этот раз поджимает хвост, уступает свое место на телеэкранах комментаторам «от общественности» и даже... отправляется улаживать ситуацию в трудовой коллектив, откуда несутся крики «не виновен» (коллеги) либо «он тоже пострадал, он жертва злого умысла, как и Сергей Филин» (гендиректор Большого театра).
Следователи чуть ли не извиняются перед ними в том, что раскрыли преступление, следствие, чтобы загладить свою вину, еще и отыщет кукловодов, провоцировавших несчастного Дмитриченко!
Правда, коллектив потом все равно напишет письмо, что и кукловоды не виноваты. Но кукловодам легче не будет. Эту машину остановить очень трудно. Хотя заводится она легко — как по заказам «верхов», так и под давлением «низов» (вспомните: десяток заявлений в прокуратуру — и нате вам, проверка Эрмитажа). А должна бы заводиться согласно стандартам: независимо ни от тех, ни от других.
