Любо, ребе, любо
Любавичи — это окраина Смоленской области. До белорусского Витебска отсюда ближе, чем до областного центра. Мобильный телефон постоянно подключается к сетям соседней страны, поэтому местные жители, прежде чем набрать номер, всматриваются в логотип активного оператора. Звонить из белорусской зоны куда дороже, проще отойти метров на 150 в зону действия российских сетей.
Но мобильных абонентов тут не так много. В Любавичах официально проживает около 400 человек. Меньше, чем убитых в 1941 году немцами селян. Только любавических евреев за один ноябрьский день первого года войны здесь расстреляли 483 человека.
— Мать рассказывала, что на этом месте яма скотомогильника была. Туда евреев и отвели на расстрел. В основном женщин и стариков, мужчин к тому времени в Красную армию призвали. Но и из них мало кто вернулся. — Местный житель Анатолий отряхивает перчаткой снег с мемориальной доски на месте расстрела евреев, где теперь растет роща с именами смоленских праведников мира — местных жителей, укрывавших от нацистов врагов рейха. — А сейчас ни одного еврея не осталось. Даже те, кто войну прошел и выжил, уехали отсюда.
Анатолий — «ни разу не еврей», как он сам про себя говорит, — считает этот исход трагедией для села. Ведь именно здесь, в Любавичах, оформилось иудейское движение Хабад, последователей которого еще называют любавическими хасидами. И именно здесь была собрана та самая библиотека Шнеерсона (кстати, одного из первых ребе любавического хасидизма), из-за которой вспыхнул конфликт между Москвой, куда еще после Первой мировой вывезли книги, и Нью-Йорком, куда в сталинские времена переехали учителя хабадников.
Где именно хранились книги — неизвестно. В Любавичах было множество еврейских домов, которые не сохранились до наших дней. Но скорее всего религиозная литература копилась в доме любавических раввинов, стоявшем некогда на берегу реки Березины. Той самой, что дважды форсировала великая армия Наполеона: вторгаясь в Россию и уходя из нее. 
Любавичи — в 1812 году богатое и большое село — даже выбрал в качестве своей резиденции наполеоновский маршал Эммануил Груши, прославившийся впоследствии как командующий «священным эскадроном» — личной охраной растерявшего в России армию отступающего императора. Не исключено, что его штаб также располагался в раввинском доме, одном из самых больших в Любавичах.
«Дом Шнеерсона»
И наполеоновское нашествие, и бои Первой мировой Любавичи пережили относительно безболезненно. Участники этих войн благосклонно относились к завоеванным народам, и тогда обошлось без чисток и разрушений. Но вот от немецкого вторжения в 1941-м село, похоже, не оправилось до сих пор. В сельском храме, некогда стоявшем впритык к еврейской слободке, до сих пор торчит из стены неразорвавшийся артиллерийский снаряд. А саму слободку немцы при отступлении сожгли полностью. От старого дома раввинов остался лишь большой камень фундамента. Он и высился одиноко в центре села, пока в конце 1990-х хабадники не взялись за восстановление слободки. 
Начали со строительства дома раввина. Его возвел тот самый «ни разу не еврей» Анатолий, ухватившийся за хасидский подряд в разваливающемся и спивающемся от безработицы селе. За два года он с помощниками выстроил большой сруб из тесаных бревен с двускатной крышей. Типичное русское строение, но с надписями на иврите как на самом доме, так и на табличках, указывающих путь к нему. 
Внутри сруба — молельный зал со шкафом для свитка Торы, кухня, две спальни. И огромное число картин из хасидской жизни и портретов любавических ребе на стенах.
— А вот последний из них. Менахем-Мендл Шнеерсон. Они — главы хабадские — все Шнеерсоны, с них началось, ими и закончилось, — Анатолий указывает на единственный среди писанных красками фотопортрет. — Тут его очень ждали, но он умер, так и не добравшись до Любавичей.
Последний из любавических ребе умер глубоким стариком в Нью-Йорке в 1994 году. К тому времени его последователи, многие из которых верили, что Шнеерсон и есть обещанный Богом Спаситель — мошиах, выкупили в Любавичах дом для него. Ожидали, что он переедет туда, откуда пошла его вера и где похоронены его предшественники. Но он не приехал.
Продавать дом не стали. Он и сейчас называется «Дом Шнеерсона», в нем всегда натоплено и чисто — строитель Анатолий поддерживает тепло и порядок в ожидании хасидов, приезжающих в Любавичи помолиться и почтить память основателей Хабада.
— Раньше много народу приезжало. Году в 2000-м, когда строительство закончили, полно паломников было, со всего мира. Сейчас куда меньше. — Поплевав на пальцы сквозь золотые зубы, Анатолий раскрывает тетрадь учета паломников. — Вот, за три недели 2013 года у нас восемь человек из Белоруссии, трое из России и двое горских. Ну вас двоих еще запишу, хоть вы и не евреи. А в прежние времена только из Америки за это время сотни хасидов приезжали.
Приезжали на день. Помолиться, походить по улицам и уехать — в Любавичах остановиться негде, а в ближайшем городке — Рудне — гостиница лишь одна и с явно неамериканским уровнем комфорта.
«Тут их — хабадников — корни, тут и книги должны быть»
Местные жители считают, что массовый хасидский туризм мог бы стать настоящей золотой жилой для района, в котором один за другим закрываются успешные в советские времена сельхозпредприятия и образованные не так давно фермы.
— Нет работы, молодежь уехала. Раньше вот на хасидах зарабатывал, а теперь совсем тяжело, — таксист из Рудни, представляющийся Палычем, больше, чем сами хабадники, переживает за судьбу их села. — Если библиотеку эту сюда вернут, они поедут. Тысячами. Значит, и работа будет. А что в Москве, что в Нью-Йорке — и так есть, где работать. Я, как по телевизору об этом заговорили, все время думаю, что надо назад привезти библиотеку этого Шнеерсона. Ну или купить на старости лет миноискатель, сокровища еврейские искать. Но надо знать, где какой зажиточный еврей тут перед войной жил, иначе все без толку. Село большое, одно еврейское кладбище вон в два гектара.
Кладбище действительно большое. Но очень запущенное: занесенное снегом и заросшее бурьяном в человеческий рост. Большинство могил зимой скрыто сугробами, но и те, что выглядывают из-под снега, даже с нескольких шагов выглядят как обычные камни. За многие годы надписи на них выцвели и стерлись. Следы имен на иврите или на идише заметны только вблизи. 
Новые надгробия только над могилами двух любавических ребе, похороненных здесь (всего таких ребе было семеро, остальные погребены в Ростове, Киеве, Казахстане и в США). Вокруг могил даже выстроен склеп, куда верующие приезжают зажечь поминальные свечи и бросить к надгробиям записки с просьбами к Богу.
— Ну какая, бляха, Америка?! Тут их — хабадников — корни, тут и книги должны быть, и центр их. У нас же вроде антисемитизм на государственном уровне осуждается. Ну так пусть в Любавичах дадут им делать все их религиозные дела, поддержат, все тогда тут заживут. И чего они там в Нью-Йорке своем размечтались? У нас тут первые книги еврейские вместе с первыми евреями появились. В XVI веке. По ихнему Нью-Йорку тогда индейцы бегали с голыми ж..., короче, не одетые, — запирая склеп на замок, комментирует очередное обострение российско-американских отношений Анатолий. 
Смоленские евреи куда осмотрительнее в высказываниях. Их в городе около полутора тысяч и большинство исповедуют именно любавический хасидизм. Но о переносе библиотеки в Любавичи стараются не говорить. Во-первых, потому, рассказывают они, что любавический хасидизм вовсе и не любавический — первый ребе и учитель хабадников был из Белоруссии, это его последователи перебрались в Смоленскую область. А во-вторых, последний из раввинов перенес центр Хабада в Нью-Йорк, и решение его не отменено. «А что говорит мудрец, то говорит Тора», — поясняют хасиды.
Вернуть смоленскому селу звание хабадского центра может только любавический раввин. Но на седьмом из них династия прервалась, и сейчас никто из евреев не может приказать движению перенести свою столицу на ее историческую родину.
«Ждем мошиаха — мессию. Он разберется», — вздыхают смоленские евреи.
Среди них всего несколько человек знают иврит в достаточной для чтения древних книг мере. Для остальных собрание Шнеерсона — лишь священные реликвии, из которых при всем желании не почерпнуть новых знаний. Хотя да, признают хасиды, смоленское село умирает. И туристы из-за границы, приезжающие не на пару часов, а на несколько дней, а то и недель, необходимых для изучения книг, могли бы спасти его. Но на все воля Божья.
