Давным-давно, в середине 1990-х, прожил я неделю в гостинице «Москва», столуясь при этом прямо через дорогу — в Государственной думе. По сравнению с гостиничным втридорога цены в думской столовой, да и в буфете на первом этаже казались анекдотическими — правда, и кормили там не особенно вкусно, да и не больно-то щедро, примерно как в привилегированном пионерском лагере вроде «Артека». Пропуск в Думу мне ежедневно выписывала приятельница, работавшая в одном из тамошних комитетов.
В Думе я, разумеется, не только питался, но и по-журналистски присматривался к происходящему. В зал заседаний не заходил, а пристраивался в холле возле него, слушая и наблюдая по телевизору прямую трансляцию. Таким, наполовину заочным, образом я поприсутствовал однажды при создании очередной (если не изменяет мне память, тогда даже первой) думской комиссии по борьбе с коррупцией.
Сразу по завершении решающего голосования в холл выскочил с ликующим возгласом «Мы победили!» (и несколькими матерными словами вдобавок) только что избранный председатель только что сформированной комиссии — крупный красивый мужик средних лет, имевший тогда весьма неоднозначную репутацию. Злые языки утверждали, будто наряду со многим прочим ему принадлежит в Москве фешенебельный публичный дом.
Пока мы с приятельницей и двумя ее сослуживицами обедали — или, вернее, ланчевали — в думской столовой, вокруг нас кипела бурная деятельность. Каждый освободившийся столик сдвигали в сторонку, к другим, освободившимся ранее, и заставляли деликатесными разносолами и столь же изысканными напитками. «Банкет комиссии по борьбе с коррупцией по случаю ее назначения!» — наполовину в шутку предположил я. Мои дамы расспросили работников столовой: я оказался прав.
С тех пор я знаю, что каждый новый виток борьбы с коррупцией начинается в нашей стране с банкета. Да банкетом же, похоже, и заканчивается. Хуже того, чередой банкетов, скорее всего, и ограничивается. А зная это, со скепсисом отношусь к любым попыткам возобновления (или оживления) такой борьбы. То есть она, разумеется, нужна — и безоговорочная капитуляция перед коррупцией обернулась бы национальным позором, — вот только в успешность антикоррупционных мер, со сколь бы высоких этажей власти они ни исходили, я не верю.
Еще Ленин предложил выплачивать госслужащим тантьему, то есть исчисляемую в процентах от эвентуальной выгоды заключаемой ими сделки денежную премию. В брежневскую пору ленинскую идею тантьемы безуспешно пропагандировал в чекистских романах Юлиан Семенов. О тантьеме (назвав ее, правда, по-другому) заговорил и первый мэр Москвы Гавриил Попов — и тут же нарвался на чью-то остроту: ему, мол, хочется воровать прямо по телевизору.
И сколько живу в новой России, столько слышу: чиновникам (а также всевозможным силовикам) нужно платить так много, чтобы они не воровали. И всякий раз, слыша это, недоумеваю: «так много» — это сколько? Столько, чтобы чиновник (допустим, какой-нибудь вице-мэр или региональный министр) смог купить хорошую квартиру, дорогую машину и загородную виллу (не говоря уж о зарубежной) на 1–2 годовых оклада? И какой-нибудь полицейский или таможенник — тоже? Но таких окладов не выдержит ни один бюджет, так что дело все-таки не в окладе.
Когда графу (будущему графу) Витте предложили пост министра путей сообщения, он отказался, почтительно, но твердо отписав государю: в жалованье я потеряю в два с половиной раза, личного состояния у меня нет, а молодая жена есть, к тому же в столице жизнь стоит дорого. Император удвоил ему министерское жалованье из личного фонда — и только после этого Витте (в деньгах, впрочем, все равно несколько потеряв) принял министерской портфель и начал свою беспримерную государственную карьеру. Но это был, разумеется, единичный случай.
А другой император сказал своему сыну и престолонаследнику: в России не воруют лишь два человека — я и ты. А сам по себе диагноз «Воруют!» поставил нашей стране знаменитый историк. И, по одной из версий той же легенды, он сказал не просто «Воруют!», а «Воруют и взятничают!». Вот и борись после этого — а вернее, конечно, с неизбежной оглядкой на это — с коррупцией. То есть, опять-таки, бороться с ней надо, но не очень понятно, как.
На мой смиренный взгляд, бороться надо не столько с коррупционными доходами, сколько с проистекающими из них непомерными расходами. Не столько со стремлением чиновников всех рангов хорошо (и очень хорошо) зарабатывать, сколько с желанием жить на широкую (и очень широкую) ногу. Государственная служба, то есть служение государству, как бы высокопарно это ни звучало, предполагает самоограничение и самопожертвование, предполагает личную аскезу или как минимум жизнь на грани аскезы.
Или, в самом крайнем случае, — тайную роскошь, как у номенклатуры в советское время. Впрочем, тогдашняя роскошь, пусть и тайная, сегодня кажется именно что аскезой. Представители власти, даже некоррумпированные (допустим, те из них, кто успел разбогатеть еще до перехода на госслужбу), ни в коем случае не должны выставлять свое богатство напоказ. Плохо, когда в воздушных катастрофах гибнут чиновники, но вдвойне плохо, когда гибнут они во время охоты прямо с вертолета, чтобы ограничиться одним (а на самом деле и не одним) примером.
И, конечно же, пример такой аскезы должен быть подан с самого верха. Потому что иначе «бедный чиновник» (простой долларовый миллионер, а не мультимиллионер) со скромными личными потребностями — и хотя бы поэтому не коррумпированный, и хотя бы поэтому коррумпированию не поддающийся — будет не просто выглядеть белой вороной в своем кругу, но и станет объектом насмешек со стороны руководителей, сослуживцев и подчиненных. Как в советское время — один на весь магазин не обвешивающий и не обсчитывающий продавец.
Наша власть чересчур гедонистична. Ей нравится жить, нравится наслаждаться жизнью, нравится упиваться ею. В таких условиях вечный, пусть и дискретный, бой с коррупцией неравен, а в очередной раз возобновляемая сейчас борьба с нею безнадежна. Начинать надо с другого конца — с отказа от личного сверхпотребления, от личной роскоши, от личного иосифлянства (в секулярном смысле) в сторону личного нестяжательства. И пример, повторяю, должен быть подан с самого верха. Иначе ничего не выйдет. Иначе вместо борьбы с коррупцией пройдет очередной банкет в честь ее начала.
