«Германия — страна философов и композиторов, а фашизм там все-таки был»

21 мая в Большом зале консерватории состоится концерт «К 100-летию со дня рождения Курта Зандерлинга». За пульт Большого симфонического оркестра им. Чайковского встанет сын легендарного дирижера, Томас Зандерлинг. В перерыве между репетициями маэстро встретился с корреспондентом «Известий». 

— Организовать концерт памяти отца — ваша идея?

— Этот концерт планировал Владимир Иванович Федосеев (художественный руководитель и главный дирижер БСО им. Чайковского) к 100-летию моего отца, которое как раз пришлось бы на 2012 год. Но отец умер в прошлом сентябре, не дожив двух дней до 99-го дня рождения. Теперь это концерт памяти.

— Ваш отец работал преимущественно в Ленинграде, почему концерт будет в Москве?

— Именно с этим московским оркестром он начинал свою профессиональную деятельность. В Петербурге тоже будет концерт, но позже, в декабре.

— Как получилось, что знаменитый музыкант Курт Зандерлинг оказался в Москве?

— Он был вынужден покинуть гитлеровский Берлин сразу после школы, когда начал работать концертмейстером в Deutsche Oper Berlin. Его приглашал к себе в Нью-Йорк один немецкий дирижер, но у него было аффидевита — рекомендации, и этот план провалился. Но у отца еще был дядя, инженер-архитектор, который работал в Москве по контракту. Он сделал ему приглашение и визу. В 1938-м вышло положение, что иностранцам для работы в СССР нужно принять советское гражданство. Многие уехали, а мой отец остался. И не прогадал.

— Вы родились в СССР. Каково было после советского детства попасть в Европу?

— Мы приехали в Восточную Германию за год до установления берлинской стены. Тогда жизнь била ключом. Но вот в одном пункте меня настигло разочарование. В Берлине меня приняли в Высшую школу музыки, но после советского уровня исполнительства уровень подготовки немецких музыкантов был на редкость удручающим. Хотя ввиду того, что я хотел идти в дирижеры, это меня не слишком волновало.

— В обществе бытует мнение, что дирижером должен быть человек в возрасте. Вы согласны?

— Согласен. Дирижер — комплексная профессия. Ему необходимо уметь общаться с людьми, делать симфоническую программу, оперную постановку. У молодого человека еще в крови нет это лидерства, он не понимает психологии работы с разными оркестрами, национальностями, культурами.

— Например?

— Аспектов множество. Русские оркестры, как и немецкие, привыкли к сильной  личности, им нужно показать, кто здесь хозяин. В Англии оркестры ценят дружелюбную, партнерскую атмосферу. Во Франции хорошо бы говорить по-французски — им это нравится. Но везде оркестр должен признавать авторитет дирижера, это отправная точка.

— Вы следите за тем, что происходит в России?

— Говорить так — утрированно, но кое-что я знаю. Россия стала более международной по всем показателям. Я не помню ни одной страны, где я бы не слышал русскую речь, особенно в районах больших универмагов. Музыканты имеют возможность ездить на мастер-классы, учиться за рубежом. И я рад заметить, что они достаточно хорошо знают, что происходит вокруг, и не только формально, но действительно имеют об этом представление.

— У вас нет долгосрочных связей с московскими оркестрами?

— Нет, но я регулярно появляюсь в Москве с концертами. В Большом театре не так давно провел ряд возобновлений — «Леди Макбет» Шостаковича, «Волшебную флейту» в постановке Грэма Вика.

— К современным постановкам вы хорошо относитесь?

— Сложный вопрос. Я видел «Евгения Онегина» в постановке Дмитрия Чернякова — мне понравилось. В современных постановках есть один плюс — всегда есть резонанс в прессе. 

— А штампы в искусстве как воспринимаете?

— Отрицательно. В России, например, оперная общественность предпочитает русскую и итальянскую оперу. Говорят, что оперы Вагнера в России не прижились. Всегда хочется спросить: а как могло прижиться то, чего не было? Но сейчас, насколько я знаю, много опер Вагнера идет в Мариинском театре.

— В Европе нет штампов относительно русской музыки?

— Нет. Чайковский, Рахманинов и Мусоргский давно вошли в международный репертуар и уже не воспринимаются как локальная русская музыка. Среди опер «международными» стали «Евгений Онегин», «Пиковая дама», «Борис Годунов».

— Вы верите, что музыка может изменить жизнь?

— Верю. Не думаю, что музыка может предотвратить цунами, но она может дать людям представление о настоящих ценностях — ведь в европейском и особенно русском искусстве традиционно огромную роль играет вопрос морали. Хотя этот вопрос очень сложный... Например, Германия — страна философов и композиторов, а фашизм там все-таки был.