«Разговоры о том, что я могу возглавить Большой, рассорили меня с театром»

В Москве продолжается Седьмой фестиваль симфонических оркестров мира. С момента основания этот форум проходил при поддержке администрации президента — в лице советника президента по культуре Юрия Лаптева. В этом году г-н Лаптев причастен к фестивалю еще и в качестве режиссера: он разработал концепцию торжественного закрытия, посвященного 1150-летию российской государственности и победам 1612-го и 1812-го годов. За неделю до начала фестиваля Юрий Лаптев лишился поста советника президента, однако, по информации «Известий», в скором времени его ждет новое назначение.

С Юрием Лаптевым встретился обозреватель «Известий».

— Когда на афишах впервые появился Фестиваль симфонических оркестров, было ощущение, что он возник ниоткуда. Кто его придумал?

— Именно в тот год наш главный национальный праздник, который раньше назывался «День независимости», потерял «независимую» составляющую — непонятно было, от кого мы независимы. Он стал называться «День России». Хотелось отойти от стереотипной формы празднования, когда на торжественном концерте под фонограмму звучат те же песни, которые мы слышим в машинах, ресторанах, дома и везде. Тогда АСКОР (Ассоциация руководителей симфонических и камерных оркестров. — «Известия») предложил создать нечто эксклюзивное и достойное этого праздника. Наш фестиваль действительно уникален, подобного нет нигде. Идея была донесена до руководства. Владимир Владимирович ее одобрил.

— Легко было уговорить европейские коллективы выдвинуться на Восток?

— Первый фестиваль проходил очень настороженно. «А что, в Россию можно приехать? Безопасно ли это? Не обманут ли?» — вопрошали наши партнеры. И после первого, второго фестивалей пошла молва: уже сами лидеры оркестров стали обращаться к оргкомитету фестиваля с предложением приехать. Очень важно, что зарубежные музыканты и дирижеры видят Россию в праздничные дни и понимают, насколько ситуация не совпадает с тем, что о России пишут. Эта живая информация быстро распространяется и работает на имидж нашей страны.

— Почему площадкой фестиваля избран Колонный зал?

— Консерватория очень востребована, в зале Чайковского тоже выступает огромное количество коллективов. А Колонный зал, рожденный как общественное собрание Москвы, в котором праздновалась победа 1812 года, оказался изолирован. Мое поколение выросло на трансляциях из этого зала — как минимум раз в неделю он появлялся на голубых экранах. Сейчас даже музыканты о нем не знают. Когда велись переговоры с Марисом Янсонсом, он сомневался, какая там будет акустика, предлагал перенести в другой зал. А акустика там замечательная. Это один из лучших европейских залов.

— Кому он сейчас принадлежит?

— Как и раньше, профсоюзам. Там собираются выдающиеся люди — полярники, хлеборобы. Но, мне кажется, это одностороннее использование помещения. Я не берусь влезать в причины сложившейся ситуации. Аренда там чрезвычайно дорогая. Но благодаря государственному празднику было найдено какое-то соломоново решение, и раз в год зал открывается для академической публики.

— Как выглядят отечественные коллективы на фоне гастролеров?

— Мы сразу поняли, что наши оркестры находятся далеко не в арьергарде. Когда приезжали провинциальные коллективы, такие как Новосибирский оркестр под руководством Арнольда Каца, это было великолепно.

— Ваша карьера действительно началась с должности лаборанта в Институте земной коры?

— Да. Поскольку амур не выбирает определенного возраста, во время учебы в консерватории я понял, что мне нужно связать жизнь со своей будущей супругой. Надо было как-то зарабатывать деньги. И я с весьма скромным познанием физики и с глубоким отвращением к ней пришел туда на должность лаборанта. Занимался хорошей хозяйственной работой.

— Что влекло вас к комсомольской деятельности?

— В комсомол я вступил поздно, последним из класса. Зато очень рано вошел в партию. Меня вдруг вызвали в партком и сказали, что хотят рекомендовать в кандидаты. Я посоветовался с отцом и согласился. Потом так же вызвали и сказали, что рекомендуют на должность секретаря комсомола консерватории. Я сказал, что если меня выберут, наверное, я смогу принести какую-то пользу. У студентов консерватории есть специфика: оркестрантов нельзя посылать на овощебазы или в стройотряды. Имея полномочия, я уже мог в райкоме огрызаться и отмазывать музыкантов от мероприятий. Школа жизни была очень хорошая.

— С точки зрения идеологии вы были в гармонии со своей должностью?

— Я вырос в неидеологизированной семье, хотя мой отец был принят в партию еще в 1930-е годы. Его вызвали в партком завода и сказали: «Надо вступать». Он ответил: «Я в церковном хоре пою». И одна мудрая женщина сказала ему: «Это очень хорошо, только никому не говори. А в партию вступать надо». И он вступил. В церковь уже не ходил, очень честно выполнял правила игры. Поэтому в нашей семье никогда не было хулений, но не было и агитации.

В мои годы система считалась привычной и незыблемой. Сказать, что я исповедовал коммунистические идеи, не могу. Но никто и не требовал. Меня всегда удивляло, когда выходил человека на трибуну и говорил: «Я не могу жить, отделяя себя от передового отряда строителей коммунизма. Мое творчество ничего не будет стоить…» Когда разразилась перестройка, именно эти люди первыми кричали: «Я рву этот билет, который орошен кровью невинных жертв». Когда мне предложили сдать билет, я ответил, что подержу его у себя: у меня стадное чувство плохо выражено.

— А как вы, секретарь комсомола, реагировали, если рядом с вами кто-то ядовито шутил в адрес коммунистов?

— Вы думаете, мы сами не рассказывали анекдотов? Да и в райкоме комсомола тебе могли рассказать такую байку, которая в 1930-е годы стала бы причиной преждевременного ухода из жизни, и не только тебя.

— Пишут, что с Владимиром Путиным вы познакомились по линии комсомола. Это правда?

— Об этом знают, видимо, только те, кто пишет. Мы жили в Петербурге. Так сложились обстоятельства, что два человека в Петербурге нашли друг друга.

— Есть мнение, что вокалисты редко бывают интеллектуалами, а режиссеры должны быть таковыми. Вы совмещаете обе профессии. Верите ли вы в этот миф?

— Не верю. Господь дает и не дает каждому — и вокалистам, и режиссерам. Среди вокалистов есть умные люди, и среди режиссеров есть полные идиоты — в этом нетрудно убедиться. Конечно, не все певцы могут быть прекрасными актерами. Задача режиссера — скрыть недостатки артиста. Сделать так, чтобы актера осенило, чтобы он был уверен, что сам сделал открытие. Тогда он ни за что от «своего открытия» не откажется.

— Вы сторонник классической режиссуры?

— Я считаю, что режиссура — это исполнительская дисциплина. Мы должны уважать волю покойного, который не способен встать и навести порядок. А у зрителя должно быть право увидеть именно ту оперу, за которую он заплатил. Недавно на радио «Орфей» один музыковед рассказывал, что в театре надо отринуть все традиции. Это обидно. Мы должны предельно деликатно вникать в музыкальный материал. Придумывать новую историю взамен существующей — нетактично. Не стоит намеренно ломать организм оперы.

— В первый раз я видел вас после премьеры вашего «Князя Игоря» в Екатеринбурге. На фуршете вы выглядели человеком замкнутым, строгим. Сейчас производите совсем иное впечатление. Влияют ли на вас чиновнические стереотипы поведения на людях?

 — Нет. Если влияют, значит человек не должен быть чиновником. Когда мне все время говорят: «Ой, вы такой большой человек», я отвечаю: «Метр семьдесят». Всегда было испытание огнем, водой и медными трубами — если не проходишь медные трубы, это нехороший знак. В Екатеринбурге я себя плохо чувствовал. Не все получилось так, как мне хотелось, и в чем-то я винил себя. Возможно, мне не хватило настойчивости.

— Уже давно ходят разговоры о том, что вы можете возглавить Большой театр. Пролейте свет, пожалуйста.

— Всякое писали: что я лечу в Большой, бегу, расталкиваю всех. Самое печальное, что эти разговоры рассорили меня с Большим театром — их там восприняли как-то очень болезненно. Я всегда считал и считаю, что это было абсолютно правильное решение — оставить на посту руководство, которое начинало реконструкцию и победоносно завершило ее. Я, как раньше говорили, готов выполнить любое задание советского правительства. Если сочтут, что я буду полезен, это будет тема для разговора. Но пока мне никто не предлагал, и сам я не проявляю активности в этом вопросе. Посмотрим.