Гения лишили контекста


Вопрос, сколько сил готов потратить зритель, чтобы увидеть 11 полотен первоклассного мастера, можно счесть лишним. Сам дефицит Караваджо в России (лишь Эрмитаж у нас обладает его полотном; СССР также гордился картиной в музее Одессы) заставляет выстаивать зимнюю очередь.
В ГМИИ на Волхонке показывают работы Караваджо (1571–1610; настоящее имя — Меризи Микеланджело) из итальянских музеев. Об одних шедеврах не приходилось мечтать изначально — они в Париже и Дублине, Лондоне и Базеле, о других мечтать можно было бы, но не стоило.
Выставку Караваджо привезли в рамках завершающегося Года Италии в России, и публике стоит поторопиться. Уже 16 декабря из Москвы увезут едва ли не лучшее полотно выставки — «Обращение Савла» из римской церкви Санта-Мария-дель-Пополо. Зато останутся оба «Иоанна Крестителя» из Рима — из Капитолийского музея и музея старинного искусства в палаццо Корсини.
Караваджо повезло: о нем многое известно, ведь первое жизнеописание создал его ученик, Джованни Бальони. Впрочем, уже в конце XVII века биографы уверяли публику, что призванием Караваджо было разрушение живописи, навет преследовал его наследие многие годы. Хотя навет ли?
Любое новое слово в искусстве отменяет прежнюю фразу, абзац, а иногда и целую главу. С нынешней точки зрения упреки художнику звучали нелепые. Например, осуждали за «копирование тел в том виде, в каком они предстают нашему взору, не производя никаких усовершенствований». Для эпохи, только собиравшейся сдвигаться от маньеризма в сторону барокко, такое звучало угрожающе. Для потомков — выглядело предвестием иных горизонтов.
Караваджизм царил в Европе до конца XVII века. Сегодня караваджески есть в любом музее мира. Среди поклонников этого нового взгляда на социальные игры, тело и отношения между светом и тенью был, например, Рубенс. Но потом возобладала биография — она была из числа «трудных».
Распутник и гуляка, Караваджо обладал несносным характером: чуть что - хватался за нож. В итоге он скитался по городам и островам, спасаясь от преследователей и приговоров, умер на пути в Рим, куда отправлялся за прощением от своего главного заказчика — церкви (останки художника идентифицировали лишь в прошлом году).
Возвращение Караваджо в историю искусства оказалось долгим. Еще Ромен Роллан в диссертации на латинском языке (иначе в конце XIX века не давали степень доктора филологии), посвященной упадку в итальянской живописи XVI века, вовсю ругает Караваджо — типичное для эпохи отношение к тем, в ком скоро увидят классиков. Но уже Бенуа называет его любимым автором.
Выставки Караваджо редки, каждый раз они становятся событием. В Риме в прошлом году собрали сразу 24 его работы, почти треть из всех сохранившихся.
В Москву привезли гораздо меньше, но жаловаться не приходится. Правда, видно, как ГМИИ отвык работать со сложными проектами. Свет в залах выставлен не лучшим образом, приходится долго искать, куда встать в заполненном зале, чтобы полотно не отсвечивало (для заключенного под стекло «Спящего Амура» из флорентийской галереи Палатина такой точки обнаружить так и не удалось).
Да и сопроводительные тексты хоть и подробны, но скорее про религию, чем про искусство. Меж тем картинам Караваджо на Волхонке явно не хватает контекста — творчества и современников, и последователей. Соседний зал, составленный из итальянских и испанских авторов XVII века, такой контекст не создает. Остается верить, что следующий Год Италии, столь неожиданно настигший Россию ныне, не заставит себя ждать, и нам добавят караваджесков.
Выставка продлится до 19 февраля.