Достоевский обыграл поляков
В рамках ежегодных Мейерхольдовских чтений театр Provisorium из польского Люблина представил российским зрителям премьеру 2011 года — спектакль «Братья Карамазовы».
Поклонников Кристиана Люпы и Кшиштофа Варликовского люблинская постановка, без сомнения, разочарует. «Карамазовы» — спектакль почти традиционный, без постановочных изысков. Поворотный круг, разделенный на секторы полупрозрачными перегородками, параллельно развивающееся за этими перегородками действие — подобными режиссерскими находками последние 100 лет не удивишь даже отсталого зрителя. Да и вряд ли такой целью задавался постановщик Януш Опрыньский. Ему, как говорил Иван Карамазов, «прежде всего надо было предвечные вопросы разрешить».
Создатели «Карамазовых» сознательно отсекли детективную интригу и сконцентрировались, скажем так, на мотивах преступления. Потому за скобками остались ночь убийства, суд и наказание. В центре внимания — сложные взаимоотношения персонажей, разница их мировоззрений и свойства карамазовской страсти. Режиссер вывел на авансцену героев и позволил зрителю с максимально близкого расстояния рассмотреть каждого.
Смотреть есть на что. Все центральные мужские персонажи сыграны интересно, объемно (от флегматичного лакея Смердякова до страстного Алеши). Женские образы, к сожалению, излишне упрощены. Компенсировать истеричность Катерины Ивановны, по всей вероятности, должна соблазнительность Грушеньки. Спору нет, хороша польская Груша, но в Бога не верит и история про луковку «не из ее репертуара».
Узнав о смерти старца Зосимы, она не вскакивает с колен Алеши, а напротив, настойчиво стаскивает с юноши рясу. А он ее, согласно роману, благодарит за то, что пожалела. Что это нам дает — остается загадкой.
Впрочем, польская инсценировка тем и интересна, что акценты в хорошо знакомом тексте в ней расставлены неожиданно. Со времен трагика Павла Орленева и хрестоматийной мхатовской постановки Немировича-Данченко российский театр стоит лицом к лицу с последним романом Достоевского. Восприятие притупилось.
Поэтому трогательная любовь папаши Карамазова к младшему сыну кажется откровением. Точно так же, как карамазовские черты, проскальзывающие в поведении Алеши. Или пристальный интерес Смердякова к младшему брату. Может, в тот момент, когда Алеша с горя отрекся от Бога, Смердяков и решился на отцеубийство?
Свежий взгляд великому роману порой идет на пользу. А порой вызывает недоумение. Под конец спектакля кажется, что режиссер перемудрил, когда попытался смешать «Великого инквизитора» и разговор Ивана с чертом или когда обратил старца Зосиму в Христа.
Только сценичному роману Достоевского все смысловые и композиционные огрехи нипочем. После спектакля в памяти остается блистательный спор Ивана и Алеши о Боге, а вовсе не финальный выкрик Ивана: «Отчего, отчего это всё, что ни есть, так глупо!».
