«Самое важное в моей жизни — иметь возможность сформовать истинное слышание»

24 ноября в Москве открывается музыкальный фестиваль, посвященный 80-и летию выдающегося композитора Софии Губайдулиной. Накануне открытия София Асгатовна дала интервью «Известиям».

— Вы родились в семье, где не было музыкантов. Как получилось, что вы стали профессионально заниматься музыкой?

— Это был чистый случай. На нашей улице жила учительница музыки Екатерина Павловна Леонтьева. Ее свекровь часто наблюдала за тем, что происходило на улице. К нам во двор постоянно заходил молодой человек. Его называли Шурка-дурак, он играл на гармошке и устраивал дворовые концерты. Собиралась публика, а я ходила за ним хвостом и любила танцевать. Свекровь это заметила и предложила Екатерине Павловне взять меня и сестру для занятий. После нескольких месяцев занятий она отвела нас в музыкальную школу.

— Дмитрий Шостакович однажды сказал: «Я вам желаю дальше идти вашим неправильным путем». Насколько труднее было бы работать в своем стиле без поддержки великого композитора?

— Идти своим путем не так просто. Я бы, конечно, не стала приспосабливаться к чуждой мне эстетике, но Шостакович мне оказал этими словами очень большую поддержку. На протяжении всей жизни я помню эту фразу, которую произнес человек, знающий, что значит держать свой уровень.

— Когда вы переехали в Германию, то осуществили мечту жить в полной тишине. Сейчас вы много ездите по фестивалям и работаете. Остается ли время наслаждаться этой тишиной?

— Все-таки остается. Когда я возвращаюсь домой, имею все возможности приобщиться к природе, земле, прикоснуться к дереву. Для меня это очень важно и спасительно. Последний год, правда, был очень трудным. Юбилей повлек за собой массу фестивалей. Может быть, это было слишком много для меня. Но ведь эти поездки непосредственно связаны с тем, что я делаю.

— С кем из друзей, оставшихся в России, вы поддерживаете отношения?

— У меня в России очень много друзей. Особенно дорога дружба с Александром Вустиным, Александром Кнайфелем, Сергеем Слонимским. В деревне рядом со мной живет композитор Виктор Суслин с семьей. Я не могу пожаловаться на то, что после переезда в Германию потеряла какие-то связи. Когда я встречаюсь с моими коллегами и друзьями — Гией Канчели, Арво Пяртом, Валентином Сильвестровым, Леонидом Грабовским — я чувствую, что у нас не прекращается связь, духовная близость, несмотря на то, что мы находимся в разных местах.

— Есть ли у вас ученики?

— Я не люблю преподавать. Никогда этим не занималась. Не отказываюсь от встреч с молодыми композиторами, иногда они присылают мне свои партитуры. Но я не хочу быть мэтром.

— А какую музыку вы слушаете?

— Джаз я люблю, он часто производит на меня большое впечатление. Легкую музыку я не слушаю. Мне плохо от нее, я страдаю, когда слышу ее в магазинах, лифтах — она везде звучит очень назойливо. Я сама никогда не буду ее слушать — скорее включу Палестрину (Джованни Пьерлуиджи да Палестрина, итальянский композитор XVI века. — «Известия»).

— Вы написали музыку к 25 фильмам. Сейчас вас не привлекает работа в кинематографе?

— Самое важное в моей жизни — иметь возможность сформовать мое истинное слышание. Это совершенно другая область, чем озвучивание кинофильмов. Когда я уехала в свою деревню, у меня даже мысли не было снова браться за музыку к фильмам, потому что я получила огромное количество возможностей для осуществления своих композиторских планов.

— На VI съезде композиторов усилиями Тихона Хренникова вы попали в «черный список». Чувствуете ли обиду на этого человека, во многом предопределившего отношение к вам и вашему творчеству в СССР?

— Нет, ну какая обида?! Даже когда это произошло, то не произвело на меня слишком большого впечатления. В то время были более важные проблемы. Например, издание моих новых сочинений. А то, что где-то в Союзе композиторов кто-то поругал… Конечно, за этим следовали исключения из определенных профессиональных списков, но это, с другой стороны, освобождало меня для композиторской работы. К тому же включение в этот «черный список» не было тем случаем, когда арестовывают, лишают работы. Это не было той трагедией, которые пережили наши «отцы» — Прокофьев, Шостакович, Шебалин. Для них закрывалась жизнь, они готовились к аресту. Вообще я стараюсь не впускать в себя таких негативных вещей, как обида. Хренникову, хотя он и топал на меня ногами, и в моей жизни были неприятные сцены с его участием, я все прощаю за один поступок: он очень помог однажды композитору Сергею Алексеевичу Разоренову. Разоренов был старенький, плохо одетый. Но это было самое чистое существо в Союзе композиторов. Он жил на Арбате в коммуналке, и соседка его совсем затерроризировала, он поэтому сильно болел. И Тихон Николаевич дал ему двухкомнатную квартиру. И вскоре Сергей Алексеевич выздоровел.

— В ваших произведениях, начиная с 2000 года, усилилась апокалиптическая тематика. С чем это связано?

— Сейчас мы переживаем период апокалипсиса. В этой книге сказано: «И реки будут горькими». Эти реки уже горькие. Сегодня создано так много веществ массового уничтожения — счастье, что еще не взорвалась Земля. Каждый день сулит нам конец света. И странным образом в это время, когда так близка опасность, масса людей желает только развлекаться и ни о чем не думает. Мне очень странно всё это видеть.

— На протяжении жизни вы были удостоены массы наград и званий. Они для вас значат что-нибудь?

— В Казани президент вручил мне награду «Почетный гражданин города». И это было очень трогательно. Когда хвалят — приятно, когда ругают — неприятно. Это нормальная реакция. Но во время творческого процесса все внешние факторы отодвигаются в сторону. Снимаешь с себя все заботы, чтобы прийти к особому состоянию и услышать себя, мир, небо…