«Чудесные истории» от монахолюбивой Олеси
Три с лишком десятка «Чудесных историй» — это логическое продолжение повестей и романов Николаевой: «Мене, текел, фарес», «Ничего страшного», «Инвалид детства» и др. Адресованы они не только узкому кругу ценителей или православных верующих, но и всем, кто любит рассказы о невероятных событиях, мягкий юмор и незатейливые уроки, преподанные неслучайными совпадениями.
Олеся Николаева просто и живо воспроизводит разговоры с духовниками, писателями и даже со святыми — например, с мучеником Трифоном, помогающим найти потерянную вещь. Беседы не затягиваются, каждая — на несколько страниц крупным шрифтом. Из краткой истории иногда делается вывод: «Это Господь вразумил и ответил» — даже если речь, например, о халве, которой так хотелось, что и на службе было не до молитвы, а потом сладкое лакомство неожиданно подарили. Но чаще вывод предоставляется сделать читателю. Или не делать. Какой уж тут вывод, если монах, сладко живущий вне обители за счет поверившего в его чудотворные молитвы богача, запил и начал дебоширить, а бизнесмен, выгнавший его, разорился?
Есть в книге архимандриты, епископы, прозорливые старцы — как инопланетяне для большинства светских читателей, зато свои и родные для автора. Городские сумасшедшие, готовые принести в храм собственные фотографии для иконостаса. Банальные побирушки с небанальными историями: я, мол, бывший вор в законе, на зоне раскаялся — дайте денег на дорогу в Уссурийский край. Навсегда запоминающиеся живые цветы на плащанице (вышитой иконе Христа или Богородицы во гробе) плюс десятки «совпадений», которые автор трактует как чудеса.
Истории Олеси Николаевой чем-то напоминают недавно вышедшую книгу архимандрита Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые и другие рассказы». Только в этом случае у светской литературы о православных и православии — женское (и женственное) лицо. Она нередко пишет с женской — от слова «жена» — гордостью: мол, речь не просто о священнике, а о «моем муже, отце Владимире». И с невинным бахвальством: «С тем настоятелем мы чай пили, и к тому епископу еще до принятия им пострига в гости ездили…»
Правда, и герои ее рассказов признают, что для многих из них автор книги стала другом, да и слово «монахолюбивая» прилепилось к члену Союза писателей Олесе Николаевой не столько за прозу, сколько за образ жизни.
