Но лучше, Вася, давай выпьем
Последний роман Василия Аксенова «Таинственная страсть» был данью памяти «ближнему кругу», ушедшим друзьям. Летом 2009-го Аксенова не стало, а два года спустя его младшие коллеги, Александр Кабаков и Евгений Попов, выпускают книгу бесед, «портрет художника на фоне его времени». Литераторы ведут задушевный разговор под диктофон, как будто случайно оказавшийся «в кустах»: «И вот скажи мне, Женя, какого же хрена в этот вечер, когда все нормальные кто чем — кто водочкой, кто, Бог послал, винишком, — встречают приближающийся праздник, а мы вот сели и начали с тобой писать книгу. — Просто нам действительно очень хочется его вспомянуть: а как мы еще вспомянем, мы ж тоже профессиональные писатели? Значит, просто рюмкой не получится, надо создавать текст».
Вальяжная беседа только поначалу кажется совершеннейшей импровизацией. Сценарий «просто вспомянем же» остается в прошлом, где-то рядом с позаброшенной маской «писателя-пророка». Теперь другое время, и от друзей требуется не столько душевный порыв, сколько хорошая презентация проекта «Писатель Писателевич Аксенов». Судя по тому, как плавно и продуктивно продвигается разговор, все это обсуждалось и раньше. Соавторы очень правильно разбивают разговор по темам.
В главе о детстве приводят не столь растиражированные сюжеты. Нанизывают на одну нитку всех «начальников страны» аксеновского периода: «Если ты поддерживаешь Путина по чеченскому вопросу, то чего же ты против него возникаешь по поводу Ходорковского? Вася был совершенно независимый человек». Эмигрантскому периоду посвящена глава «Аксенов International». Самим себе — «Мы, подаксеновики». Авторы очень стараются быть тактичными в разговоре «об Аксенове и женщинах»: «Давай попытаемся, не в обиду будет сказано нашему писательскому брату, вспомнить хоть одного современного литератора, из которого настолько бы перла мужская сила. То, что он был мужик, чувствовалось всеми женщинами без исключения».
Отдельно обсуждается эволюция аксеновского гардероба. Причем авторы не боятся показать «подкладку» истинного дендизма героя. Когда Аксенов покупал свой первый английский пиджак, ему было важно, чтобы тот стоил на 100 фунтов дороже, чем похожий пиджак Сергея Михалкова. Ситуация анекдотическая, но трогательная: изголодавшиеся по недоступному гламуру советские люди иногда могли перепутать джинсы и свободу.
Достаточно раскрепостившись, соавторы даже фантазируют на тему альтернативной судьбы Аксенова: мог ли он стать функционером или лекарем? Они азартно спорят, какое произведение у Аксенова главное — пожалуй, именно в этой главе читатель, уставший от чехарды вопросов, был ли Аксенов «правым или левым», «народным или эстетом», — может включиться в предложенный разговор. Словно предвидев эту читательскую усталость, авторы снабжают некоторые главы аксеновскими цитатами.
Но все-таки чувствуется, что заслуженные мэтры с самого начала знали, как на самом деле доказать, что их герой и сейчас «живее всех живых». Кульминацией книги становится произошедший на Каирской книжной ярмарке разговор с «одним писателем». Имя писателя почему-то не приводится, словно это Волан-де-Морт какой-то. Хотя Захар Прилепин в нем узнается сразу. «А скажи мне, вот я сейчас в своем такой же, как Аксенов был в своем?» — в минуту откровенности спрашивает Александра Кабакова неназванный. Заметим, что сам Захар Прилепин вообще-то уже выбрал в качестве ориентира другого автора, Леонида Леонова, и даже книгу в серии «ЖЗЛ» именно о нем написал. Однако Александр Кабаков словно ребенок радуется признанию: «И у многих мечта формулировалась так: я хочу сидеть в «пестром» буфете ЦДЛа, написавши «Затоваренную бочкотару», и при этом чтобы ко мне все подходили и почтительно говорили: Вася, давай выпьем». Получается, писательский «проект» состоялся не потому, что к нему прилагаются вечные тексты, а потому, что его милостиво взял на прицеп другой литературный проект. Это, конечно, правда жизни. Но лучше, Вася, давай выпьем.
