Из жизни понаехавших
В начале ХХ века Париж стал самой большой арт-гостиницей на свете. Художники прибывали сюда со всего света. Жили бедно, но счастливо, работали не покладая рук, и сегодня аукционные дома трепещут при одном упоминании этих понаехавших некогда во французскую столицу живописцев и скульпторов.
Истории интересны все: тех, кто работал на берегах Сены и до Первой мировой войны, и до Второй. Модильяни, Ривера, Шагал, Бранкузи, Сутин — всех их, как и десятки других авторов, причисляют к Парижской школе. Многие приехали на Монмартр и Монпарнас из еврейских местечек российской империи: Абрахам Минчин, Пинхус Кремень, Моисей Кислинг, Лев Инденбаум, Евгений Зак… Их творчество, также представленное в Галерее искусства стран Европы и Америки XIX–XX веков ГМИИ имени Пушкина, породило особый феномен внутри Парижской школы и позволяет некоторым говорить о ее еврейском акценте.
Всего на Волхонке более 200 произведений 56 художников — подобной статистике позавидует любая выставка. Статистика же грозит и потенциальной опасностью: слишком много имен, в глазах рябит от разнообразия форм и приемов. Парижская школа — школа «города-светоча» Парижа, а не течение, образ жизни, а не стиль, сплетение разных идей, одинаково равных и не подчиненных иерархии. Порой ее готовы свести к отношениям между огромным количеством авторов, иначе не прояснить принцип отбора. Не зря фотографии с балов художников показывают рядом с картинами: попал в кадр — попал и в летопись. Жил в знаменитом «Улье», дрался, как Ривера, с Пикассо? Добро пожаловать в Парижскую школу!
Но творчество искусству важнее достойных телесериала биографий. На выставке соседствуют кубизм и экспрессионизм, неопримитивизм и зачатки абстракции. В чем разница между полистилистикой и какафонией, понять здесь иногда трудно. Если причислять к Парижской школе всех, кто работал на берегах Сены, — так поступают кураторы — не хватит сотни залов. Временная парижская прописка в начале века была почти у каждого. На выставке есть и работы замечательных грузинских мастеров Ладо Гудиашвили и Давида Какабадзе, и вышедшей замуж за художника Робера Делоне уроженки Градижска Полтавской губернии Сони Делоне, в девичестве Штерн. Один из авторов орфического направления в искусстве, Соня Делоне воспринимается французской культурой как ее героиня. Ее появление на Волхонке без мужа ставит вопрос о том, принадлежат ли сами французы к Парижской школе или важнее оказывается место рождения? Не размывается ли замысел стремлением показать всех и вся, от Пикассо до Гончаровой и Ларионова? Двое последних приехали во Францию по приглашению Дягилева и для многих критиков оставались лишь талантливыми декораторами.
Если зачислять в школу всех работавших в Париже, то куда делись многочисленные советские командированные, от Фалька до Редько? Эмигрантская печать конца 1920-х писала о них как о родных, они работали здесь годами, даже формально попадая в более чем условные даты, вынесенные в заглавие проекта: 1905–1932. Но это не даты жизни виртуальной школы; истории искусства не нужны натяжки, в них скорее нуждается арт-рынок.
У устроителей выставки сильные козыри: в Москву привезли работы из женевского Пти-Пале (этот частный музей давно на реконструкции, он, судя по всему, никогда не откроется, но его собрание Парижской школы — из лучших в мире) и из Парижа. Здесь Центр Помпиду и Городской музей современного искусства, музей Оранжери и Музей искусства и истории иудаизма. Представлены и русские собрания, частные и государственные. Много работ из самого ГМИИ, из постоянной экспозиции (иногда ими можно было бы пренебречь) и запасников, откуда извлекли редкости — рисунки Модильяни, Шагала и Жюля Паскена.
Одновременно на Волхонке проходит выставка Сальвадора Дали из музея в Фигейрасе. Из-за нее подорожали билеты в главное здание ГМИИ. Но цены стоило бы поднять ради Парижской школы: та хоть и кажется мифом, но выглядит куда эффектнее.
