Люди, львы, синие птицы
"Счастье" поставлено на сцене Александринки по мотивам "Синей птицы" Мориса Метерлинка: в театре настаивают, что это спектакль для детей.
"А если я буду себя хорошо вести, я не умру?" - спросил меня мой сын, в пять лет впервые задумавшийся о смерти. Потом он поинтересовался, есть ли у Снежной королевы муж. "Просто я хотел бы быть Снежным королем. Он ведь изо льда, он не может умереть и быть съеденным червями, только растаять:" В спектакле Андрея Могучего дети сталкиваются со смертью, думают о смерти и попадают в загробный мир. В этом мире ездят на инвалидных колясках с колокольчиками бабушки и прабабушки главных героев. Наряженные, в платьишках в горошек старушки явно не унывают, но по стенам их обители ползают черви.
К "Синей птице" "Счастье", как несложно догадаться, имеет отдаленное отношение. Собственно, от Метерлинка в нем остались только имена двух главных героев - мальчика Тильтиль и девочки Митиль, да сам образ Синей птицы (интересный, кстати, образ: красная птица, желтая, зеленая, серая - все не то, а синяя - отчего-то поэтично). В остальном это оригинальное произведение, сценарий которого сочинили сам Могучий и драматург Константин Филиппов, музыку (тут имеется даже живой оркестр, сидящий на то опускающейся, то вновь поднимающей авансцене) - Александр Маноцков, визуальный ряд (то есть разом и сценографию, и костюмы, и кукол, и видеопроекции, и много чего еще) - верный соратник Могучего, фантастически одаренный Александр Шишкин.
В сочинении Могучего-Филиппова-Шишкина-Маноцко-
ва чего и кого только нет. Есть карикатурные Деды Морозы, заявившиеся к детям на Новый год (а вовсе не на Рождество). Есть Дед в тельняшке, напевающий что-то из советского репертуара. Есть образ Времени, произносящего зубодробительные монологи о том, как мир распался на царство света и тьмы, и его дочерей (обеих играет Виктория Воробьева) - фрекен Свет, спускающейся на сцену из-под колосников в полном лыжном обмундировании, и Царицы ночи. Тут толщинки и ходули, накладные уши и носы уморительно искажают пропорции главных героев. Тут урна с прахом превращается в космический корабль и уносит Митиль в потусторонний мир.
Верная служанка Царицы ночи Кошка летает над сценой на лонже. Души вещей выходят на сцену в образе слепцов с тросточками и вещают: "Только дети всех спасут". Громадные, дышащие архаикой куклы соседствуют с соц-артовским плакатом, на котором счастливая мама прижимает к себе младенца, и совершенно мультяшной эстетикой (на сцену вдруг выкатывается картонная машина "Скорой помощи" в натуральную величину). Действие дробится, сюжет петляет. В явь, саму по себе очень похожую на цветистый сон, то и дело вторгаются собственно сны героев.
Все это сделано залихватски, изобретательно, с юмором, с иронией, с вдохновением, но этот немыслимый наворот звуков, визуальных образов и выспренних монологов, перемежающихся вдруг подростковым слэнгом Митиль и Тильтиль, ох как непросто привести к общему знаменателю. Такой знаменатель, однако, в спектакле есть. Потому что главная, как мне кажется, интуиция Могучего и его соратников состоит в том, что все формалистские изыски ХХ века - от футуризма до символизма, от "Победы над Солнцем" Крученых-Матюшина-Малевича, к которому явно восходит визуальный, да отчасти и музыкальный ряд этого "Счастья", и пьесы Константина Треплева о Мировой душе, которую то и дело напоминает его текст, - все это спустя столетие идеально годится для ДЕТСКОГО представления.
Поставь Андрей Могучий спектакль для взрослых, все его (спектакля) изыски казались бы инфантильными, вторичными, графоманскими, но в том-то и дело, что авторы "Счастья" апеллируют именно к детскому сознанию, которое спустя сто лет после формалистской революции в искусстве легко вбирает в себя и несусветную заумь и метафизику на грани фантастики, запросто мирит между собой символистские туманности и соц-арт. Так же как масскульт приспособил для своих нужд достижения артхауза, детский театр Могучего прибрал к рукам все то, что было когда-то форпостом искусства, его авангардом. Он превратил его передовую линию в границу театра для детей. Можно сказать и иначе: он указал формализму его истинную границу и, к слову сказать, некоторую ограниченность.
Есть, конечно, особый шик в том, что в детском спектакле Могучего играют корифеи Александринки. Причем не только главные роли - Сергей Паршин (Отец), Николай Мартон (Дед), Семен Сытник (Время) и превосходная Янина Лакоба (Митиль). Тут даже в массовке (бабушки-прабабушки или Души вещей) выходят на сцену заслуженные и народные артисты труппы. И есть особая прелесть в том, что в этот кубо-футуро-символистский антураж помещена столь популярная в искусстве для детей (перечитайте хотя бы "Пиноккио" Карло Коллоди) тема вочеловечивания человека. Капризная Митиль, не желающая в начале спектакля, чтобы у нее родился братик, в финале готова отдать свою душу (Синюю птицу), чтобы спасти его жизнь. И то, что замысловатое футуристическое облачение постепенно спадает с нее, конечно же, не случайно. Деревянный Пиноккио становится в конце концов человеком. Пластмассовая Митиль тоже.
Один мудрый человек, узнав о сентенции моего сына, сказал: "Вслушайся в слова ребенка. Он ведь прав: если мы будем себя хорошо вести, мы в каком-то смысле действительно не умрем". Кажется, Могучий что-то такое и имел в виду. Только дети всех спасут: Вместо победы над Солнцем они одержат победу над Смертью. Просто они должны для этого сначала повзрослеть.
