Фигаро плачет - зритель грустит
В Москве продолжается фестиваль искусств "Черешневый лес". Вслед за мхатовским спектаклем Евгения Писарева "Пиквикский клуб" на нем сыграли формально приписанную к "Табакерке", но фактически тоже поставленную в МХТ "Женитьбу Фигаро" Константина Богомолова.
Удержаться от сравнения двух выпущенных на одной и той же сцене премьер двух молодых и энергичных российских режиссеров решительно невозможно. Уж очень бросаются в глаза их общие черты. "Женитьба Фигаро" и "Пиквикский клуб" - это широкоформатные, многозатратные, многонаселенные постановки по классическим произведениям западноевропейской классики, которые должны - прямо-таки даже обязаны - сделать театру кассу. Они ее, кстати, уже делают.
Причем если в "Пиквикском клубе" заняты просто хорошие артисты, то "Женитьба Фигаро" сверкает двумя суперзвездами нашего лицедейского небосклона. Олег Табаков (граф Альмавива) и Сергей Безруков (Фигаро) в сущности не нуждаются ни в затратах на сценографию, ни в режиссере, ни в концепции, ни даже в пьесе. Они могут просто ходить по сцене и предъявлять публике знакомые лица. Так что кассу Богомолову было делать чуть проще, а вот работать с артистами, подозреваю, несколько сложнее. Особенно с Табаковым, который с некоторых пор может очень талантливо, зажигательно, а порой и проникновенно играть на сцене лишь себя самого.
Есть у двух постановок, однако, и более существенное различие. Если Евгений Писарев, принимаясь за работу над Диккенсом, не очень понимал, куда именно он едет, и надеялся на свою - прежде не подводившую его - режиссерскую интуицию и на русское авось, то вдумчивый Богомолов, судя по всему, ясно представлял себе цель путешествия. Он (Богомолов) решил явить нам не легкого, веселого и игристого, как шампанское, "Фигаро здесь, Фигаро там" из обворожительной французской комедии, а едкого, желчного и наделенного гипертрофированным чувством собственного достоинства героя из испанской драмы чести. Без пяти минут идальго, для которого адюльтерные намерения Альмавивы - не рядовой эпизод фривольного осьмнадцатого века, а буквально вопрос жизни и смерти.
Испанское происхождение этого играющего желваками Фигаро явствует не только из темпераментной жестикуляции артиста, но и из того, что в минуты особенного волнения он переходит на очень беглый язык Сервантеса и Лопе де Веги, причем Сюзанна (Ирина Пегова) вторит ему на том же языке. Надо сказать, что Сергей Безруков (особенно в первом акте) прыгнул выше собственной головы, лишь изредка сбиваясь на свои фирменные ужимки и прыжки. Несколько раз он даже был убедителен в своих страданиях и нескупых мужских слезах, заставив нас поверить, что плачущий Фигаро (в отличие от плачущего большевика) - возможная все ж таки вещь. Запишем это укрощение склонного к эстрадным вывертам лицедея на счет режиссера.
Но кроме Фигаро в пьесе Бомарше имеются, как известно, и другие персонажи. Более того, в ней имеется еще и сюжет. И если с концепцией заглавной роли Богомолов более или менее справился, то с пьесой в целом он явно не совладал. Начнем с малого. Ну хорошо, эти двое - испанцы. А среди кого - французов? Ой ли! Олег Палыч Табаков, какой камзол на него ни надень, все равно будет - наш русский барин. И садовник у него тоже очень русский, и пьет он явно русскую горькую... И манеры у них русские, размашистые. Так это среди русских людей испанцы, что ли? Зачем им тогда музейные костюмы с французским историческим акцентом, изготовленные за немыслимые, полагаю, деньги знатоком своего костюмного дела Александром Васильевым? И какой это, черт побери, век? Меня пытаются уверить, что XVIII. То бишь перед нами не барокко, как сказано в программке, а скорее рококо. Но где присущие рококо легкость, изящество, остроумие? То, что мы видим перед собой в качестве декорации, сгодилось бы разве что житомирской оперетте. Как Лариса Ломакина, вообще-то умный сценограф, ученица Игоря Попова, могла создать на сцене эту тяжеловесную усладу для глаз обывателей глубокой малороссийской провинции, я, ей-богу, ума не приложу. Хоть бы пошутила как-то. Амура писающего в виде фонтана поставила. Нет, красота да и только.
Действие в комедии должно бежать, в спектакле Богомолова оно тащится со скоростью галапагосской черепахи. Сюжетные перипетии пьесы, причем все (а в "Женитьбе Фигаро" кроме адюльтерных намерений Альмавивы есть масса других амурных проказ), тут зачем-то пытаются играть всерьез. Тяжельше других приходится прекрасной актрисе Ольге Барнет в роли Марселины. Она по заданию режиссера представляет горе матери, влюбившейся в собственного сына. Следующим по абсурдности шагом было бы решение сыграть всерьез "Комедию ошибок" Шекспира (ежу же понятно, что вся линия с похищением Фигаро цыганами и т.д. - не более чем комедийная условность). Да и стоило ли так утяжелять действие пьесы, чтобы потом расцветить его совсем уж капустными шутками и интермедиями. А их в этом тягучем представлении тоже, увы, хватает.
В какой-то момент хочется воскликнуть: товарищи, не ломайте трагедию! Тем паче, что, "ломая трагедию", вы заодно сломали комедию Бомарше, а Константин Богомолов собственный замысел. Ведь если бы он поместил всерьез страдающего и ревнующего Фигаро в адюльтерную, аморальную, бесшабашную эпоху рококо, такая концепция и впрямь могла бы оказаться счастливой. Но страдающий Фигаро посреди других страдающих персонажей, да еще в обрамлении опереточной красоты вызывает лишь растерянность.
Евгений Писарев не знал цели и приехал в никуда. Богомолов знал и все равно заехал в какие-то дебри. Подход к текстам у двух молодых режиссеров был разный. Результат в обоих случаях - одинаково печальный. Но случай Богомолова хотя бы оставляет надежду. Из дебрей при желании еще можно выбраться на ведущую к цели столбовую дорогу. Путешествие в никуда, которое чаще всего и предпринимает наш поросший нуворишским жирком театр, такую возможность заранее исключает.
