Президент Фонда содействия развитию передовых медицинских технологий имени Святослава Федорова Ирэн Федорова: "Слава не любил отмечать свой день рождения"

Если бы в июне 2000 года не произошла катастрофа вертолета, принадлежавшего МНТК "Микрохирургия глаза", академик Святослав Федоров отмечал бы в среду свое 80-летие. В канун юбилея с его женой Ирэн Федоровой встретилась обозреватель "Известий" Елена Лория.

вопрос: Ирэн Ефимовна, давайте представим, что семь лет назад не было того вертолетного рейса... Как бы вы отмечали 8 августа?

ответ: Думаю, как обычно. Слава не любил отмечать свой день рождения. Если это была обычная дата, не круглая, мы всегда куда-нибудь уезжали. 8 августа нас в Москве никогда не было. Ездили в Ростов-на-Дону, Саратов, Сочи, Пицунду, на Кипр. Он очень не любил этой пафосности, не любил, когда все звонили, поздравляли.

в: Его это смущало?

о: Просто он не очень верил в искренность большинства людей. Он был очень реальным человеком. Ему была неприятна комплиментарность. На дне рождения что обычно говорят? Абсолютный елей. Но когда этого слишком, то во рту уже так сладко, что хочется выпить какой-нибудь горькой водички. Хотя наверняка многие из них действительно от души хотели поздравить Славу. Его день рождения приходился на конец лета, и он мне всегда говорил: "Ириш, надоели дожди, поехали". Он очень любил солнце, море, и мы куда-нибудь сматывались. Другое дело, когда был юбилей. 50, 60, 70 лет мы отмечали в институте. Были конференции, доклады, поздравления, собиралось очень много народу. Но все это было уже в сентябре. А 8 августа мы все равно уезжали вдвоем.

в: Когда Святослав Николаевич начал летать на вертолетах в качестве пилота, вы как-то противились этому?

о: Когда он собирался в Тамбов, я его просила отказаться от вертолета, но он очень хотел лететь, потому что для него вертолет и возможность взлететь — это абсолютная степень свободы. Он вообще был человеком свободным, жил, стараясь ни от кого не зависеть, и исповедовал принципы зэков — не верь, не бойся, не проси. Всегда говорил, что самое страшное для него — это тюрьма. Его отец, генерал, командир конной дивизии, просидел 17 лет!

в: Он допускал такую возможность?

о: Гипотетически. Он просто говорил: "Если бы я жил во времена Сталина и оказался в такой же ситуации, как отец, я бы им так просто не дался. Я сначала убил бы тех, кто ко мне пришел, а потом бы убил себя".

в: Федоров понимал, насколько серьезной была для него ситуация, когда в институте начались налоговые проверки, приходили комиссии из Минздрава, а в коллективе появились его противники?

о: Конечно. Но он не хотел создавать никакой паники в институте, сам все переваривал в себе. Кстати, вот я буквально на днях прослушала кассету с записью одной из его последних конференций, которая прошла уже после того, как закончились все эти проверки. И он совершенно спокойно говорил ребятам, что была обычная проверка, особых недостатков не нашли. Он это делал, чтобы сотрудники работали спокойно и не отвлекались на такие вещи.

в: Хотя сам понимал, чем все может закончиться...

о: 14 апреля 2000 года мы были на чествовании Алевтины Федоровны Бровкиной, она стала членом-корреспондентом Академии медицинских наук. И там же присутствовал профессор Егоров, который тогда был председателем той самой министерской комиссии. Комиссия прошла, а результатов еще не было. И вот Егоров подходит к Славе и говорит ему, что есть такое негласное решение: или вы уходите сами, или вас снимает министерство по распоряжению министра, или третий вариант — семь кругов ада. И Федоров выбрал третий вариант: "Вот это меня устраивает!"

в: Он был верующим человеком?

о: Он был крещеный, но не воцерковленный. И верил только в Высший разум. Но первое, что мы сделали, когда он взял земли в аренду в Славине, — отреставрировали церковь Рождества Богородицы.

в: Хирургическая практика, руководство институтом, грандиозное строительство в деревне Славино, попытки пойти в политику... А на семью время у него оставалось?

о: Да! И он был замечательным дедушкой. Как отец, он был очень отстраненный, никогда не воспитывал детей назиданиями, нотациями. Он вообще считал, что дети должны быть за родителями лет до 17—18. У нас на двоих было четыре девочки — у него от первого брака Ольга и Ирина и у меня двойняшки Юля и Элина. А сына у него не было. И когда моя дочь родила сына Святослава, это было для него счастьем. Для Славы маленький Славка был недоданным природой сыном.

в: Сколько лет было Славе, когда погиб дедушка?

о: Двенадцать. И он переживал так, что просто ушел от реальной жизни в виртуальную. Он перестал ходить в школу. Пропадал в интернет-кафе. Играл в ужасные, агрессивные игры. А потом сам придумал и написал компьютерную игру "Дед". Представляете?! И вот "Дед" у него был самый сильный, самый потрясающий герой. Младшему внуку, Шону, было всего три года, когда Слава погиб. Но он его помнит. Шон мне иногда говорит: "Бабуль, как жалко, что дедули нет. Славке повезло, дедушка с ним на охоту ездил, на мотоцикле катался".

в: 22 августа в Москве открывается памятник Федорову. С вами согласовывали проект?

о: У нас в Петербурге есть близкий друг, президент ассоциации "Меди" Тамаз Мчедлидзе, он стоматолог. Он очень любил Славу, очень его почитал. После гибели Славы Тамаз мне говорит: "Ира, я хочу сделать памятник Святославу Николаевичу и поставить его в Петербурге". Но я его убедила, что памятник должен стоять в Москве. В итоге Тамаз сам заказал этот памятник скульптору Анатолию Дёме. Памятник совершенно не пафосный. Федоров стоит на гранитной стеле в хирургическом халате. В одной руке у него хрусталик, в другой — свиток бумаги. Соединение науки с практикой. Стоять памятник будет в парке имени Федорова, рядом с институтом. Славиным институтом.

Двойной портрет

Станислав Сергеев

В день юбилея человека принято говорить о юбиляре. Но вторым тостом, как правило, вспоминают родителей. В день 80-летия знаменитого офтальмолога Святослава Федорова "Известия" вполне могут претендовать на "второй тост". Доктора Федорова открыл ведущий публицист "Известий" Анатолий Аграновский.

У наших читателей со стажем, знающих историю вопроса, не возникнет мысли о нескромности газеты. "Люди, ничем не замечательные, конечно, правы, проповедуя скромность. Им так легко осуществлять эту добродетель". Эту цитату из Генриха Гейне я вычитал в статье Аграновского "Отписка", напечатанной в "Известиях" в 1976 году после его предыдущего материала "Два плана доброты". Это была его реакция на ответ из Минздрава СССР. "Отписка" — четвертое за 11 лет выступление журналиста на страницах газеты, в котором он последовательно сражался с чиновниками от медицины за офтальмолога-новатора. Первое, 29 апреля 1965 года, он так и назвал — "Открытие доктора Федорова", уже заголовком давая возможность проникнуть в многослойность авторской мысли.

Но сначала Федоров открыл Аграновского. Для себя. Под впечатлением прочитанных в 1960 году в "Известиях" его знаменитых "Писем из Казанского университета" врач из Чебоксар написал автору письмо. Рассказал о своих злоключениях после того, как он сделал редкую операцию по "вживлению" искусственного хрусталика в глаз человека. Федоров не просил вникать в его проблемы. Он лишь попросил Аграновского дать... справку, что тот не писал о нем, Федорове, положительной статьи. Такая статья появилась в другой газете. В ней завкафедрой чебоксарского филиала Государственного института глазных болезней имени Гельмгольца ошибочно был назван его директором, что вызвало гнев действительного директора. В конце концов Федорова выжили из Чебоксар.

Аграновский, познакомившись с Федоровым, как раз решил вникнуть в суть проблемы, но в ее главный, медицинский, а не "бытовой" аспект. Заметьте: журналист ждал пять лет. Такой срок поставили специалисты. Нужно было убедиться, что операция, сделанная 12-летней Лене Петровой, закончилась успешно, что пластмассовый хрусталик прижился в глазном яблоке ребенка. "Отдаленный результат" принес желанные плоды: к Лене вернулось стопроцентное зрение, она впоследствии стала учительницей, корпела над сотнями школьных тетрадей. И вот тогда Аграновский начал бороться за метод Федорова. За минувшие пять лет они стали друзьями. По совету Анатолия Абрамовича и с его помощью Святослав Николаевич перебрался в Архангельск, а потом в Москву.

К мытарствам и победам офтальмолога Федорова Аграновский вернулся в "Известиях" в 1975 году в очерке "Десять лет спустя". Он остался верен первому впечатлению о своем герое: "У него были крепкие скулы, короткий, чуть вздернутый нос, широкие насмешливые губы, упрямый ежик на голове. Еще мне с первой встречи запомнилась его манера, слушая и отвечая, смотреть собеседнику прямо в глаза". В 1965 году они отдыхали вместе в Коктебеле. На пляже Аграновский воспроизвел этот словесный портрет графически и очень им гордился. У него, по рассказам жены — Галины Федоровны, был неизменный "художественный инструмент" — перьевая авторучка "Союз" и чернила "Радуга". И то и другое она до сих пор хранит в кабинете их квартиры.

Принято считать, что Аграновский написал о Федорове в "Известиях" четыре раза. Но это не совсем так. В незаконченной статье журналиста  "Сокращение аппарата", напечатанной через месяц после его смерти — 12 мая 1984 года, фамилии Федорова нет. Однако в его последней записной книжке (№ 89, в каждой — по 200–250 страниц) есть подробный рассказ о посещении московской клиники Федорова "Микрохирургия глаза", куда в марте 1984 года, работая над своей последней статьей, Аграновский привел директора ВНИИ автоматизации управления в непромышленной сфере В.Соломатина.

Готовя записные книжки мужа к печати, Галина Федоровна заметила в предисловии: "Даже неискушенному читателю видно, сколько "строительного материала" нужно было автору для очередного очерка". Доктор Федоров оставался для журналиста Аграновского  до последних его дней благодатным "строительным  материалом".

Пришпоривший время

Татьяна Батенёва

Большинство людей плывут по течению времени, как сплавной лес: утро-день-вечер, зима-весна-лето, школа-вуз-семья-работа... Святослав Федоров обращался со временем как с норовистым конем:  гнал галопом, пришпоривал, заставлял брать барьеры, покровительственно трепал по шее...

Дело своей жизни — хирургию глаза — он пришпорил точно так же и заставил сделать огромный скачок вперед. Он не мог, не умел ждать. Когда ему приходила в голову новая идея или он ухватывал ее у других, воплотить ее в жизнь было необходимо тут же, сразу, не раскачиваясь и не ожидая одобрения начальства. Его не пугали неудачи, не останавливали скептики, не страшила неизвестность.

До него многие пробовали заменить потускневший от катаракты хрусталик искусственным. Но, потерпев неудачу, бросали дело на полпути. Он добился не просто успеха: сегодня даже представить лечение катаракты без искусственных хрусталиков немыслимо.

Японцы придумали исправлять близорукость при помощи радиальной кератотомии — операции, в ходе которой менялась кривизна роговицы и зрение улучшалось. Не получив 100-процентного результата, оставили ее как один из методов лечения. Федоров, загоревшись идеей исправить зрение всем "очкарикам", сделал ее массовой, модной, на операцию стояли очереди.

Хирургические линзы и микроскопы считались в те годы экзотикой, микрохирургия делала первые шаги. Федоров взял ее своим лозунгом, тараном, беспроигрышным аргументом. И сегодня те, кто оперирует на глазах без микроскопа, уже считаются варварами.

В расчисленном мире бюджетной советской медицины, где каждый рубль надо было заложить в смету за пять лет до того, как потратить, он первым заговорил о хозрасчете, интенсификации труда, достойной заработанной (а не заработной) плате за труд врача. И добился создания новой экономической модели — межотраслевого научно-производственного центра. И создал систему, которая в лучшие свои годы выполняла половину всех глазных операций в стране.

Рядом с ним было трудно даже соратникам. От ракеты, летящей к цели, не стоит ждать реверансов. Он многое начинал на удачу, рисковал, ошибался. Стремясь к невиданной в медицине массовости и скорости, ставил за операционный стол едва оперившихся врачей, и это давало слишком много осложнений, недовольства, разбирательств. Пытаясь сделать хирургию глаза высокотехнологичной, придумал знаменитую "ромашку" — круглый конвейер, на котором пациентов крутили, как на карусели, а каждый врач должен был выполнять лишь одну манипуляцию. Но оказалось, что глаз — не гайка на автосборке, у каждого человека он особенный, требует штучного подхода — и "крутить"пациентов перестали... Он боролся за особое, не как у всех, финансирование и использовал для этого и свое обаяние, и помощь влиятельных людей, и силу прессы...

Но даже в своих ошибках и заблуждениях он оставался тем, кем был от рождения, — человеком, который пришел в этот мир не плыть по течению, как все. А переделывать его, пришпоривать время, приближать будущее. У него получилось.