Лакей познается в дерзости
Психика немолодых людей выкидывает порой странные номера. На днях рано утром ни с того ни с сего я принялся вспоминать самые неприличные, скабрезные прибаутки, поговорки, присловья и частушки, которым безотчетно научился за свои не сказать чтобы золотые отрочество и юность в послевоенном дворе, в хулиганских подворотнях, в туалете мужской средней школы, в пионерском лагере, в строительных бригадах, в казармах, в общежитиях и в прочих местах обитания не самого изысканного общества.
Может, этим невольным воспоминанием проклюнулись вдруг из-под глыб моей последующей осознанно благопристойной жизни задавленные комплексы? Потом сообразил, что фрейдизм здесь ни при чем. Просто расхожая пошлость и самодовольная похабщина, которых рефлекторно сторонится и стесняется каждый приличный человек, сделались ныне естественным фоном нашего общественного бытия. Более того, стали чем-то вроде общепринятого стиля не только застольной болтовни, но и публичных выступлений и дискуссий.
Помню, как в блаженные перестроечные дни меня зазвали на вернисаж прежде гонимого гения. "Гвоздем" экспозиции было гиперреалистическое полотно откровенного порнографического жанра. Некоторые посетители робко высказывались в том смысле, что уже видели такие творения на стенах станционной мужской уборной.
- Совки! - со всею горечью праведного презрения констатировала хозяйка галереи. - Разве они способны такое понять!
Готовый к подобным обвинениям, вынужден оговориться, что ханжой себя не считаю. От крепкого слова, употребленного к месту и со вкусом, ничуть не краснею и, кстати, многим из упомянутых прибауток не могу отказать ни в меткости, ни в остроумии. Кому же не понятно, как важен чувственный, эротический элемент в любом искусстве, как скудеет и тускнеет жизнь без пряного намека. Жизнь тем и хороша, что всякое табу можно нарушить ради достижения нужного эмоционального или художественного эффекта. Но, согласитесь, нарушение, превращенное в норму, в ритуал, достигает совсем иного эффекта: превращается в бездарную распущенность. В привычку инстинктивно опошлять и опускать всю окружающую действительность. И особенно то в ней, что по сути своей, по своему божьему замыслу претендует на чистоту и высоту.
Искренне недоумеваю, когда слышу о практически неразрешимой возможности отличить эротику от порнографии. На мой простодушный взгляд, здесь достаточно положиться на нормальный житейский инстинкт. Эротика - это то, что человека радует и интригует, порнография - то, что его унижает, втаптывает в грязь, уподобляет зажравшейся скотине. Нет, вдохновляет и унижает людей разное. Андрей Битов, писатель, мыслящий глубоко и неортодоксально, признался, что поверил в русскую свободу слова в тот момент, когда увидел официально изданным пресловутого "Луку", приписываемого Баркову. При этом, зная творчество Битова, думаю, он вряд ли желал бы, чтобы описание легендарных достоинств упомянутого Луки вытеснило из литературного обихода философскую, гражданскую и непосредственно любовную лирику. Между тем чему-то подобному мы сделались ныне свидетелями. Редко какой диспут - что в эфире, что в публичном месте - обходится без непотребного анекдота, сальности, да и просто без хамского выражения. Всякое модное зрелище, в театре или на эстраде, непременно содержит двусмысленный фортель, блудливую "шутку юмора" на вечную тему пищеварения и половых девиаций. Кстати, любопытная вещь - когда цензура строго приглядывала за юмористами, они старались блюсти авторское достоинство, выглядеть умнее, тоньше, интеллигентнее хотя бы по отношению к своим надзирателям. Ныне, в отсутствие какого бы то ни было контроля, смехачи позволили себе быть самими собой. Что позволило и публике по-новому взглянуть на былых кумиров.
По дворовому опыту знаю, что юноши вдохновенно упражняются в похабщине с целью либо показаться знакомой шпане бывалыми и крутыми, либо замаскировать интеллигентские, национальные и прочие комплексы.
Какие же комплексы изживают ныне мастера шоу-бизнеса и популярной литературы? Какой "шпане" рассчитывают понравиться? Скорее всего денежной, на которую ориентируется ныне вся наша культура, растерявшаяся и от бедности, и от отсутствия каких бы то ни было нравственных ориентиров.
В начале 90-х группа внезапно обедневших журналистов и литераторов ухватилась как за соломинку за предложение основать первый в стране мужской еженедельник. Все мы прежде сотрудничали в популярных изданиях и не без основания считали себя профессионалами. Мы полагали, что в частной, не подотчетной никакой идеологии газете станем писать лихо и весело, ориентируясь на самодостаточных мужчин, энергичных, спортивных, не одержимых рефлексиями, но не пренебрегающих и умственными запросами. С такой установкой и принялись за работу, позволяя себе максимально возможное, как нам казалось, легкомыслие. Но уже на втором номере выяснилось, что с точки зрения нашего хозяина все это - "отстой" и унылое морализаторство. Идеального нашего супермена, а значит и читателя, он представлял субъектом, который, куда бы и на что бы ни смотрел, думает только "об этом". Только "об этом" и способен говорить в подходящих образах и выражениях. Словом, требовалась даже не порнография, а порнуха, самая низкопробная похабщина, похабель в стиле набирающих силу братков, которая определила эстетику целого периода русской истории. Надо ли говорить, что стильное издание для сильных и умных мужчин не состоялось. Зато состоялась бульварная "желтая" пресса, где слюнявая вульгарность выступает единственно возможной системой оценок, разговора, общения и как бы даже мысли.
В дореволюционной русской культуре бытовало брезгливое понятие "лакейские песни", обозначавшее бордельного содержания шансонетки. Ценились они в кругу "образованных" писарей, порочных гимназистов, горничных и камердинеров, причастных к сладкой господской жизни. Сейчас всей современной массовой культуре свойствен, я бы сказал, лакейский дискурс. Лакей же, как гениально заметил Фазиль Искандер, лучше всего познается не в лакействе, а в дерзости. Вот она откуда, бесстыдная тяга к непристойности, имитирующая вольномыслие и "крутизну". Лакей, если толковать его расширительно, более всего озабочен выжиманием чаевых, боготворимого "бабла". Тем же вдохновлены и мастера популярных зрелищ и популярного чтива. Потрясать сердца, волновать, укрощать инстинкты, напоминать человеку о его достоинстве - это, согласитесь, трудно. Да и накладно - прибыль не гарантирована. Насколько же выгоднее потакать инстинктам, разлагать зрителя и слушателя! Человек вообще гораздо активнее поддается распаду, нежели самосовершенствуется. Только дай волю, освободи от любых представлений о добре и зле, от всяких обязательств и заветов, и доход будет сам собою расти за счет неубывающего интереса к любым формам физического и духовного разврата. Не скажу, что данное обстоятельство так уж меня потрясает и удручает. Просто противно, страдает вкус. А его бунт важнее всяких идейных расхождений. Кому я сочувствую особо, так это "либертинам" минувшей эпохи, постаревшим плейбоям, изысканным бабникам, веселым борцам с советским ханжеством и фарисейством. Они, я давно это замечаю, больше других травмированы нынешним расцветом и разгулом похабщины. Еще бы, ведь их былое донжуанство требовало и культуры, и обаяния, и такта.
