Пьесу "Нули" Павела Когоута, знаменитого чешского писателя, драматурга и общественного деятеля (интервью с ним "Известия" напечатали в субботнем номере), поставил известный чешский режиссер Ян Буриан. В спектакле заняты звезды театра: Юрский, Тенякова, Лаврова, Брусникин, Ильин. Телевидение и газеты добросовестно его раскрутили - журналисты клюнули на имя Когоута. Сработал миф: Когоут - это "Пражская весна", Хартия-77, переведенный на русский язык роман "Палачка", бывший в большой моде несколько лет назад (тем, кто сумел его дочитать, впору выдавать премию). И вот наделавший шуму спектакль увидел свет рампы, после просмотра его можно специально рекомендовать молодым драматургам - на его примере они поймут, как не надо писать пьесы.
В любом предназначенном для сцены сочинении должно что-то происходить, а здесь ничего не происходит. Внешне в сортире, где разворачивается действие (отсюда и "нули"), жизнь бьет ключом: наверху идет большая история, и в подземный клозет то и дело спускаются ее творцы. То собирающийся напоследок отлить недобитый эсэсовец (на дворе 1945 год), то Дубчек и Гавел - дело идет к "Пражской весне". Затем сюда зачастят агенты госбезопасности, позже снова мелькнет Гавел - революция победила... Чехам, наверное, очень смешно - вертись вокруг писсуаров Суслов, Брежнев и Ельцин, смеялась бы и московская публика. Это историческое введение, затем начинаются бесконечные разговоры, и действие дробится на множество мелких историй, так и не складывающихся в единое целое.
Здесь и история загнанной рекэтирами в сортир шлюхи, и история лишившегося крова поэта; история бывшей графини; история двух патеров-гомосексуалистов - паралитика и глухонемого... И, разумеется, история главного героя - экс-юриста, выброшенного коммунистами из профессии и ставшего смотрителем сортира, а при демократах поднявшегося до владельца этого полезного заведения. Он наблюдает за происходящим и говорит мудрые вещи. Сортирный мудрец Ярда - "лицо от автора", перевоплотившийся Когоут. Играет его Сергей Юрский.
Каждую из составляющих "Нули" маленьких новеллок можно было бы превратить в отдельную пьесу. Священники полюбили друг друга и были счастливы, но епископ нарушил тайну исповеди и выставил святых отцов из церкви, а родители не одобрили их союза. Бывшая графиня нищенствовала, но демократы вернули ей дом, и за наследством приехали много лет не вспоминавшие о ней дети; к тому же бедолага влюбилась в брачного афериста. Мудрый Ярда живет с доброй Анчей, но под самый финал выясняется, что подруга была приставлена к нему госбезопасностью, и сортир они приватизировали на ее гэбэшное жалованье. Бедную женщину вынудили к этому обстоятельства, но принципиальный Ярда все равно не может ее простить. Опозоренная Анча навсегда уходит из сортира, а Ярда говорит очередную мудрую вещь: мы стали свободны, но помощи ждать не от кого...
Тут пьесе и конец. А если добавить, что ставил ее дотошный, старательный и занудный чех, добросовестно утопивший действие в
словах, то хороших мхатовских артистов останется только пожалеть.
Больше всего жалко изумительного Сергея Юрского. У него свой собственный миф, на взгляд московского театрала ничуть не уступающий когоутовскому, - Юрский может вытянуть плохую пьесу, закрыть посредственную режиссуру. Но здесь ему не за что зацепиться, и происходит то, чему не поверят не видевшие спектакль "Нули": Юрский пуст, за его фирменными жестами, улыбками, интонациями ничего нет.
А без Юрского нет и спектакля, и "Нули" не спасают ни мелкая режиссерская скрупулезность, ни хорошая работа Татьяны Лавровой (ее графиня оказалась вполне живым человеком), ни гротескный, напоминающий доброжелательного дятла немой патер Андрея Ильина, ни его вальяжный сожитель-паралитик (Дмитрий Брусникин)...
Зато памятник российско-чешским отношениям получился дивный: больше двадцати действующих лиц, без малого три часа сценического времени, приветствие Вацлава Гавела и чешский посол на премьере.