Обделенные любовью

: "Не справился с кистью - договаривай прозой и стихами". Проза художника - "Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим" - известна у нас благодаря переводу Наталии Малиновской. В этом номере ИЛ она же знакомит русского читателя с его поэтическими опытами, знаменующими тот период, когда художник переживал обращение в сюрреализм. Выскажу крамольную мысль: не менее интересны, чем переводы, предваряющие их размышления Н. Малиновской о том, "как становятся Дали, тем, чьим именем зовется доминанта искусства ХХ века". Герой рубрики "Литературное наследие" - французский писатель и политический деятель Бенжамен Констан. Автобиографический текст "Амелия и Жермена" (перевод и комментарии Веры Мильчиной) - скрупулезно зафиксированные на бумаге метания между юной дочерью пьемонтского капитана Амелией Фарби, о женитьбе на которой он всерьез подумывал, и роковой в его судьбе женщиной, знаменитой писательницей Жерменой де Сталь, оборвать многолетнюю любовную связь с которой он безуспешно пытался в это время. Нравы женевского и парижского общества, представления о семье и роли женщины в браке. Бесценный материал для последовательниц феминизма. Из порубежья XVIII и XIX веков - в порубежье веков XX и XXI. "Иностранка" публикует главы из книги Фредерика Бегбедера (в переводе И. Волевич)."Последняя инвентаризация перед распродажей" - цепочка эссе, комментирующих пятьдесят лучших текстов минувшего века, выбранных шестью тысячами французов -- покупателей книжных магазинов сети FNAC и читателей "Монд". Нашему вниманию предложены заметки об "Убийстве Роджера Экройда" Агаты Кристи (№ 49), "Шутке" Милана Кундеры (№ 47), "Любовнике леди Чаттерлей" Д.Г. Лоуренса (№ 39), "Унесенных ветром" Маргарет Митчелл (№ 38), "Улиссе" Джеймса Джойса (№ 28), "1984" Джорджа Оруэлла (№ 22), "В ожидании Годо" Сэмюэла Беккета (№ 12), "В поисках утраченного времени" Марселя Пруста (№ 2) и "Постороннем" Альбера Камю (№ 1). Один из самых активных во Франции низвергателей культа литературы (его самоопределение, подтвержденное и в публикуемой здесь же беседе с Ириной Кузнецовой "Нам хочется ломать свои игрушки") приподнимает маску и всерьез задается вопросами: "Что ищем мы в книгах? Неужели нам мало собственной жизни? Может быть, мы обделены любовью? Может, наши родители или дети, наши друзья или Бог, о коем нам постоянно толкуют, занимают недостаточно места в нашем существовании? Неужели литература дает нам то, чего не способна дать реальная жизнь? Не знаю, не могу сказать. Но очень надеюсь заразить страстью к чтению тех, кто случайно открыл мою книгу и имел неосторожность дочитать это предисловие до конца. Ибо я от всего сердца желаю, чтобы писателей хватило и на XXI век". Центральная публикация номера - роман-притча американца Пола Теру "Коулунг Тонг" (перевод С. Силаковой). Эпиграфом к нему могла бы стать строка из Бродского: "Я пишу об Империи, чьи края/ опускаются под воду". Теру пишет о Гонконге накануне передачи Китаю. Пишет не с чужих слов, в то время он работал в Гонконге над киносценарием. Судьба обитателей "Альбион-коттеджа", семидесятилетней матери и сорокалетнего сына, - это типичная судьба жителей окраин рушащейся империи. Подготовленный читатель введет действие романа в актуальный контекст, отыщет прототипы героев (в числе прочих - Маргарет Тэтчер и Генри Киссинджер). Но роман шире рамок конкретных событий. Созвучные этой книги появлялись в то же время в разных концах света - "Бесчестье" южноафриканца Дж.М. Кутзее, скажем, или "Хуррамабад" Андрея Волоса, написанный на постсоветском (таджикском) материале. "Страны путают карты, привыкнув к чужим широтам./ И не спрашивай, если скрипит дверь,/ "Кто там?" - и никогда не верь/ отвечающим, кто там" (Иосиф Бродский, "Колыбельная Трескового Мыса", написано на четверть века раньше). Пол Теру написал книгу о закате эпохи, о том, что судьба человека ему неподвластна, но это не снимает с него ответственности за свою жизнь, о том, что предать способна даже родная мать и что только в сказках любовь всегда побеждает смерть... А что Вы думаете об этом?