В МУЗЫКАЛЬНОЙ КРИТИКЕ СИТУАЦИЯ ПРИХОДИТ В НОРМУ

Сегодня критики экзаменов музыкантам не сдают, а музыканты лишены влияния на кадровую политику редакций. Музыка и критика существуют в параллельных режимах. Попытки давления на газеты со стороны организованного общественного мнения предпринимаются все реже: наученные опытом, составители гневных писем в защиту того или иного несправедливо обиженного великого музыканта теперь понимают, что эти письма будут едко высмеяны теми же самыми критиками, в адрес которых они обращены. Судебных дел не затевается: критик осторожен и явного состава преступления в своих текстах не допускает. Порой критику легче демонстрировать здравомыслие, чем самым лучшим музыкантам, поставленным в сложные отношения с коллегами, властями и неповоротливыми творческими коллективами. С другой стороны, большинству нынешних критиков не хватает возраста и опыта: мой коллега из берлинской газеты видел 100 "Валькирий", а я - 10. Кроме того, редакции не имеют возможности держать более одного музыкального критика (для сравнения: в "Нью-Йорк таймс" их четыре), и этому критику приходится писать обо всем и вся, обнаруживая разные степени компетентности в разных вопросах. 90-е годы принесли некоторый результат. Рецензия установилась в качестве основного жанра. Газетная музыкальная критика, по крайней мере в столицах, признана как явление, и ведущие фигуранты музыкальной жизни выстраивают с ней отношения. Уровень цивилизованности этих отношений находится в диапазоне от Большого симфонического (федосеевского) или Российского национального оркестра, где работают грамотные пресс-секретари, до театра "Новая опера", куда критик может попасть исключительно по знакомству. Некоторые музыканты критику из принципа не читают. Некоторые читают. Обижаются они ужасно. Чаще глотают обиду и молчат. А когда нет сил молчать, жалуются, как жаловался мне один дирижер: "Она написала, что мы расходились. Правильно, расходились! Но она же не знает, что нам дали всего одну репетицию".