«Мне так хотелось хоть кому-то это рассказать»
Памятная церемония в Аушвице 27 января началась с последними закатными лучами — в арке знаменитых ворот концлагеря появилось большое багровое пятно, заливая лица президентов и королей, сидящих в первом ряду, зловещей краснотой. Входящие в зал политики за руку здоровались со всеми прибывшими узниками Освенцима — многие из них надели на шеи полосатые манжетки, символизирующие робы заключенных. Сцена была сооружена прямо на рельсах, ведущих в концлагерь, а позади выступающих высились черные силуэты труб крематория.
Стена смерти
«Это фабрика ангелов — вы вошли сюда через ворота, а уйдете через печную трубу» — так эсэсовский офицер ответил на вопрос маленькой девочки, спросившей у мамы, куда она попала, вспоминают прибывшие в Освенцим на памятную церемонию историки. Выступил и президент Польши Анджей Дуда. Как только он спустился со сцены, все в зале выдохнули с облегчением — обошлось без политических уколов в адрес России. Только признательность ветеранам и выжившим узникам.
Больше никто из политиков на сцену не поднимался. Главные речи в Аушвице предстояло произнести выжившим в самом страшном ночном кошмаре человечества.
— Каждая минута здесь длилась как год, каждый месяц казался мне целой вечностью. Я смотрел на белый дым из печей, которые я должен был топить, и задавался вопросом: сколько вечности может вместить одна человеческая жизнь? — вспоминает один из бывших узников, дрожащими руками обхвативший микрофон.
Президент Польши Анджей Дуда выступает на церемонии поминовения жертв холокоста в рамках мероприятий, посвященных 75-й годовщине освобождения немецко-фашистского концлагеря и лагеря смерти Аушвиц-Биркенау советскими войсками
Президент Украины Владимир Зеленский на этот раз пришел на мероприятие. Украинский лидер прибыл в Аушвиц с супругой и всю церемонию не отрывал глаз от сцены.
Россию на церемонии представлял российский посол в Варшаве Сергей Андреев.
После церемонии все собравшиеся отправились пешком к монументу жертвам концлагеря. Они шли вдоль рельсов, по которым еще 75 лет назад сюда прибывали вагоны со всей Европы. У монумента зажгли свечи, однако одному дедушке на костылях не хватило свечи. Президент Польши отдал ему свою и попросил прощения, ветеран заплакал.
Пишущих журналистов не пустили на саму церемонию — только люди с камерами, повторял раз за разом на польском охранник у ворот.
— Но я прибыла из Канады, летела почти 12 часов, и всё ради того, чтобы стоять здесь на морозе и смотреть церемонию через забор? — возмущалась журналистка из Северной Америки.
Участники церемонии поминовения жертв холокоста в рамках мероприятий, посвященных 75-й годовщине освобождения немецко-фашистского концлагеря и лагеря смерти Аушвиц-Биркенау советскими войсками
Воспользовавшись заминкой охранников, я прикрыл бейдж ладонью и пробрался в концлагерь — главное, не бежать, не подавать вида, если спросят — я телевизионщик. Аушвиц спроектирован так, что территория между бараками просматривается практически полностью — на каждом перекрестке стоит по охраннику.
Я беглец, оказавшийся в пустом концлагере. Перебегаю от стены к стене, пока охранники отвлекаются на птиц, прячусь в ближайшем бараке — это бывшая больница. Слышу приближающиеся шаги, решаю идти дальше — тихо, чтобы не шуршать на булыжной мостовой.
Охрана уходит вперед — все готовятся к приезду президента Польши. Дрожащими руками достаю телефон и делаю кадры стены с колючей проволокой.
Перебежками добираюсь до барака № 11 — это самое трагичное место во всем Аушвице — здесь готовили к расстрелу. Слева от барака — стена смерти, где людей убивали выстрелом в упор.
Стена смерти, где людей убивали выстрелом в упор, на территории концлагеря Аушвиц-Биркенау
За спиной нечто вроде турника, только с длинной горизонтальной жердью — местная виселица. Здесь в основном вешали поляков, помогающих другим сбежать или заподозренных в попытке побега.
Утренний туман рассеивается, я выхожу к группе таких же журналистов. Впятером мы осознаем, что стоим под надписью Arbeit Macht Frei («Труд делает свободным»). Выходит солнце, охранник принимает нас за телевизионщиков и поторапливает — там же интервью с выжившими в Аушвице записывают, пропустите.
Никто не спрашивал
«Захор» — помни — отец учил меня на смеси идиша и польского, и это одно из немногих слов, которые я до сих пор произношу в голове голосом отца. 82-летняя Ханна Льюис прибыла на церемонию в Освенцим из Великобритании — маленькая женщина в роскошном черном пальто выглядит далеко не на 82, отчего британские журналисты перешептываются, тихо, чтобы мадам Льюис не услышала: она что, тоже пережила холокост?
Мэр Лондона Садик Хан и бывшие узницы Рени Солт и Ханна Льюис (в центре) во время мероприятий, посвященных 75-й годовщине освобождения немецко-фашистского концлагеря и лагеря смерти Аушвиц-Биркенау советскими войсками
— Я осталась без матери и отца в первые годы войны, меня укрывало у себя одно польское семейство. Они жили бедно, и лишний рот им был явно ни к чему — честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему они решили меня спасти, — признается она. — Мне не разрешалось выходить на улицу — играть можно было только во внутреннем дворике, от стены до стены. Помню один случай: мне было пять, я играла во дворе в мячик, знаете, кидаешь мяч в стенку и ждешь, когда он вернется. Внезапно в калитке появился немецкий офицер — я еще не знала такого слова, угрозу не чувствовала, наверное, это меня и спасло: он что-то спросил на немецком — я не ответила и продолжила играть в мяч. Он подошел ближе и начал кричать что-то свое, я разобрала только слово «юде» — еврейка. И тут я, раздраженная тем, как он отвлекает меня от игры, спросила его на чистом польском: чема хочите — чего вы хотите. Он не ответил, просто молча закрыл калитку и ушел. Видимо, принял меня за полячку. Чуть позже я узнала, что ему обо мне донесла соседская девочка, племянница моего спасителя.
Виселица на территории концентрационного лагеря Аушвиц-Биркенау
После войны Ханна Льюис перебралась из Польши в Великобританию, быстро выучила английский, пошла в школу. Но здесь никому не было интересно ее военное прошлое.
Никто меня не спрашивал о том, откуда я, что мне пришлось пережить, рассказывает бывшая узница Аушвица.
— Люди Англии хотели как можно скорее забыть всё, что было, и жить дальше, не оглядываясь назад. А мне так хотелось хоть кому-нибудь это всё рассказать, — признается Ханна Льюис. — Я никогда не хотела уезжать из Польши, это мой дом. И когда пришло время расставаться с домом, я взяла только маленький чемоданчик, на дно которого положила мамино платье — всё, что у меня осталось от нее. Так и возила его из города в город. Оно и сейчас висит у меня дома, в Англии, я показываю его внукам, когда рассказываю о войне, — им в отличие от детей в моем детстве куда интереснее, что творилось тогда.
Стены — это только начало
Успешных попыток побега из Освенцима, по крайней мере задокументированных, — чуть больше двухсот, рассказал «Известиям» сотрудник музея Аушвиц Томаш Микальдо.
На самом деле тысячи узников думали об этом, сотни пытались сбежать, но на свободе оказалось всего двести человек. Следует понимать, продолжает Томаш, что преодолеть три стены с колючей проволокой — это лишь первая часть пути.
— Если посмотреть на карту Освенцима, вы увидите, что концлагерь Аушвиц I окружен с севера и юга двумя реками. Вся зона в пределах этих рек — это свыше 40 кв. км — считалась территорией интересов СС. Здесь выращивали продукты для концлагеря и его руководства, работали крестьяне со специальным правом доступа, дежурили сотни эсэсовцев. Земли, где находился лагерь, были оккупированы и непосредственно включены в состав Третьего рейха, поэтому на этом участке и в окрестных деревнях жили в основном немцы, переселенные сюда из других мест, — поясняет мой собеседник. — Когда советские военнопленные в 1941–1942 годах пытались сбежать, самым сложным для них было преодолеть не стены Аушвица, хотя это, безусловно, большой риск, но пройти по местности и не попасться на глаза ни местному населению, ни гестапо.
Самый знаменитый счастливчик, сбежавший из Аушвица, — поляк Казимир Пьеховский. Он организовал побег втроем со своими друзьями — двое из них работали на складе, а третий в гараже. Они смогли раздобыть форму эсэсовцев, достали ключи от автомобиля и глубоко ночью отправились на всех парах к главным воротам концлагеря. Ни документов, ни удостоверений личности — ничего, кроме идеального немецкого произношения, которому они научились в стенах концлагеря. Всего было три блокпоста, первые два они преодолели без проблем — их пропускали, едва завидев автомобиль. Но третий был закрыт — охрана не спешила открывать заслон. Понимая, что еще немного и у них потребуют документы, Казимир встал (это был кабриолет) и закричал на немецком: открывайте ворота, вы что не видите, едут офицеры. Охранники опешили и, не желая получить нагоняи от руководства, выпустили автомобиль.
Казимир и его друг прожили долгую жизнь, но их третий товарищ погиб в годы войны, рассказал Томаш Микальдо «Известиям».
— Кстати, здание пресс-центра, где мы находимся, называется Старым театром, так его назвали нацисты. До войны здесь находилась своего рода трудовая биржа — работало агентство, помогающее найти жителям Австро-Венгрии работу в США и эмигрировать, — пояснил Томаш. — В годы войны эсэсовцы открыли здесь своего рода театр — после рабочего дня в концлагере им хотелось развлечений. Хотя о каких-либо значительных постановках нам ничего не известно. Долго театр не просуществовал — вскоре в здании разместили склад. После войны здесь на некоторое время поселились монашки, которые молились за души убитых в концлагере. А потом Старый театр передали музею, теперь здесь образовательный центр.
В пресс-центре современный ремонт, большой зрительный зал с хорошей акустикой, высокие потолки. Но прямо напротив, окно в окно — бараки Аушвица, перетянутые крючками колючей проволоки. Сотрудница музея без бейджа выдает мне наушники, улыбается — а в длинном окне за ее спиной, буквально в 2 м — чернеющее дерево сторожевой башни. В вечернем воздухе запах креозота — так пахнет железная дорога, так для меня пахли путешествия. До сегодняшнего дня.
Эльнар Байназаров, Освенцим
