Евгений Гришковец: "Никогда не соглашусь участвовать в передаче типа "Аншлаг"

Писатель, режиссер, драматург Евгений Гришковец и шоумен Александр Цекало скоро выпустят совместный проект "По По", репетицию которого Евгений Гришковец сыграл для публики на только что завершившемся театральном фестивале NET. С Евгением Гришковцом побеседовала обозреватель "Известий" Марина Давыдова. известия: Как и почему вы решили делать свой новый спектакль с Александром Цекало? Евгений Гришковец: У меня не было насчет него никаких планов, пока мы лично не познакомились. Это произошло случайно в кафе во время моих гастролей в Киеве. Он стал рассказывать, что ему хочется делать на сцене, и я вдруг понял, что это никаким образом не противоречит моим собственным представлениям о театре. В общем, я ему сам предложил поработать со мной. Я до этого многим артистам предлагал, и они по разным причинам отказывались. А он тут же согласился. известия: Но у него есть своя маска, которую сложно отменить... Гришковец: А зачем ее отменять? Он сразу же, как только мы начали работать, сказал: я надеюсь, тебе не нужен второй Гришковец на сцене. Он довольно ревниво отстаивает на репетициях свой способ высказывания. Не только свою манеру, но и свою лексику, привычное для него построение фраз. Он больше обращается к деталям, чем я. Это для него, конечно, еще и шанс расширить представление о себе самом у публики. Я даже спрашивал у водителей такси: вам нравится Петросян? известия: И все же работа с человеком из шоу-бизнеса, даже умным и талантливым, помещает спектакль в какой-то новый контекст. Вы не боитесь, что кто-то скажет: вот и Гришковец становится потихоньку попсовой фигурой, а давно ли был артистом камерного жанра... Гришковец: Я не так давно купил в городе Владивостоке у пиратов диск "три в одном". На нем были записаны две комедии с участием Джима Керри и мой <A style="COLOR: blue" href="http://iz.ru/afisha/article14927" target="_blank">спектакль "Как я съел собаку"</A>. В этот момент я окончательно понял, что перестал уже быть элитарным театральным явлением. Конечно, мои спектакли камерные по сути, но я нашел ту интонацию, которая позволяет совершенно точно и адресно работать на тысячный зал. Я ведь езжу на гастроли в такую провинцию, в какую не ступала нога фестивальной театральной элиты, где вообще нет камерных театров. известия: Но для вас существуют, тем не менее, какие-то табу? Гришковец: Конечно, существуют. Есть люди - совсем не эстрадные и не попсовые, - с которыми я даже разговаривать не буду. Например, на телевидении. Националисты, лукавые борцы за нравственность, к которым я никогда не пойду на передачу. Ни на какую. И даже не буду изображать свое лояльное отношение к ним. известия: Я имела в виду скорее жанровые табу. Если вас позовут, скажем, в новогоднее телешоу, вы согласитесь? Гришковец: Ну думаю, что предложение выступить в одной передаче с Аллой Пугачевой мне все же не поступит. Во всяком случае, в ближайшее время. А если и поступит, я сам откажусь по той простой причине, что у людей, сидящих в зале, я буду вызывать недоумение, а может, и раздражение. По этой же причине я никогда не соглашусь участвовать в передаче типа "Аншлаг". Во-первых, я буду там не уместен. Во-вторых, у меня нет ни родственников, ни друзей, ни знакомых, которые бы любили, скажем, Петросяна. (Длинная пауза.) Да я вообще не знаю ни одного человека, который бы его любил. Вы знаете? Я даже одно время спрашивал у водителей такси: вам нравится Петросян? Не-е, говорят, не нравится. Я вижу, что залы заполнены, но кто эти люди, откуда они... Может, они вообще с другой планеты? После трех лет службы на флоте я все ходил и думал: господи, какое же это фантастическое изобретение - унитаз Гришковец: А еще есть табу, связанные с темами. Я не отвечаю на вопрос, что я ем, во что я одеваюсь и какие машины предпочитаю. Я совершенно уверен, что это не имеет никакой ценности. Моя частная жизнь ничем не ценнее частной жизни тех людей, которые приходят на мои спектакли. известия: Жаль. А я как раз хотела расспросить вас о вещах. Дело в том, что вы один из немногих людей, которые знают в них толк. Не случайно в ваших спектаклях так много вещественного мира. И он всегда очень конкретен. Гришковец: Да. <A style="COLOR: blue" href="http://iz.ru/culture/article104452" target="_blank">Но при этом я сознательно не называю марку автомобиля, на котором ездит, например, герой романа "Рубашка"</A>. Потому что для этого надо было бы придумать марку, которая людьми состоятельными не воспринималась бы как бедная машина, а у тех, кто ездит на стареньких "шестерках", не вызывала бы социального гнева. Я задумался и не смог выбрать такую марку. известия: Речь не о марке. Один очень крупный искусствовед, блестящий специалист по XVII веку, как-то сказал, что, с его точки зрения, художественный гений в конце ХХ века в первую очередь явил себя в дизайне машин. Мы живем в эпоху, когда достижения технического гения и художественного вдруг совместились... Гришковец: Согласен, согласен. И прежде этого не было. В мире не осталось ни одного линейного корабля, дредноута, времен Первой мировой. Их разрезали на металл. Их нет даже в виде музейных экспонатов. Даже в Великобритании, где их создали и где так ценят инженерную мысль. Последний дредноут, который ржавел в Турции, был разрезан на металл в 1957 году. В этих кораблях, в их архитектуре тогда никто не искал красоту. Эту красоту увидели лишь теперь. И если бы кто-то сейчас прознал, что такой корабль где-то сохранился, выделили бы огромные средства, чтобы его восстановить и им любоваться. Теперь появилось очень много безумных коллекционеров, которые ездят по всему миру и коллекционируют, например, паровозы. известия: Появилось понятие "винтаж". Гришковец: Да. Я вот ношу часы 1910 года - когда их выпускали, той красоты, какую нахожу в них я и мои друзья, люди не видели. известия: Вот я и говорю, что вещи для вас нечто больше, чем материальная ценность. Гришковец: А я и не спорю. Я действительно отношусь к вещам с интересом. И к завоеваниям инженерного гения тоже. Меня всегда настораживают люди, которые говорят, что у них в доме нет телевизора. Его можно не смотреть или смотреть редко, но если его вовсе нет - это ненормально. В этом есть закрывание каких-то дверей. Или человек с гордостью сообщает, что у него нет мобильного телефона. Я не понимаю, зачем отказываться от достижений человеческой мысли. известия: Я тоже не понимаю. Какой-то глупый руссоизм. В принципе, можно и от унитаза отказаться. Гришковец: Ой, кстати... Я когда вернулся после трех лет службы на флоте, то все ходил и думал: господи, какое же это фантастическое изобретение - унитаз. Как прекрасно жить в цивилизации! "Я давно уже задумал спектакль, в котором, когда мне не хватит слов, я буду танцевать" известия: Я знаю, что вами очень интересуются гламурные журналы. Гришковец: Я - ими? Да нет. Совсем не интересуюсь. известия: Не вы ими, а они - вами. Гришковец: А-а-а! Ну да. Меня даже одно время увлекала эта история. Я хотел написать какой-то текст, специально обратившись к читателям и читательницам таких журналов, с которыми мне сложно было встретиться. Они ведь тогда не ходили на мои спектакли. А потом я подумал: ну, в какой ситуации они могут меня прочитать? а) В самую последнюю очередь - после интервью с Брэдом Питтом и статьи о том, чем сейчас занимается Мадонна. Обидно же! б) Это будет либо аэропорт, либо салон, где дама ждет педикюра. И, конечно, бессмысленно в этой ситуации всерьез говорить о литературе или о театре. И я решил не давать интервью глянцевым журналам. Это еще одно табу. известия: Вообще мест, где можно о чем-то говорить серьезно, становится все меньше. Гришковец: Поэтому я и не ухожу из театра. Понимаете, в жизни никто никому не даст возможность говорить так долго, как я говорю со сцены. Два часа подряд. Да такое не позволят ни в какой компании, кто бы ты ни был. Даже дома, даже родная жена не даст человеку возможность говорить час сорок про корабли. А в театре - пожалуйста. известия: Почему же вы уже четыре года не выпускаете новый спектакль? Гришковец: Выпуск нового спектакля для меня - это всегда результат жесточайшего кризиса. Я выпускаю его тогда, когда выпустить уже нельзя. Просто появляется жизненная необходимость это сделать. Если не сделать, это останется серьезным рубцом и раной. Я знаю людей - замечательных профессионалов, которые выпускают новые постановки просто потому, что они привыкли это делать. Они живут в мире - как в супермаркете, все время ища какую-то пьесу, которая их вдохновит, людей, которые их на что-то сподвигнут. Не то что я так не хочу. У меня так даже не получится. известия: Творческие люди часто бывают трудоголиками, просто потому что в момент простоя они чувствуют вакуум. Такую патологическую и онтологическую пустоту. Гришковец: Так вот что я на это скажу. Вакуум, который создается по окончании работы над произведением, это очень болезненное ощущение. Иногда невыносимое. И самое главное - не начать ничего делать в этот момент. Потому что у человека, который выпускает 4-5 спектаклей в год, обязательным скорее всего получится лишь один. Я не говорю, хорошим или плохим, - обязательным для него самого. Обычно закончил книгу - и весь организм требует продолжения работы. Уже рука привыкла каждый день писать. Главное - не подчиниться этому порыву, потому что писать уже нечего. Можно сделать что-то крепкое, жвачку такую, но ничего важного для себя в таком состоянии создать невозможно. Писать и ставить надо тогда, когда нет возможности не писать и не ставить, когда замысел мучает тебя. У тебя еще нет никаких слов - только образы. И все, включая близких и коллег твоих, это то, что твоему замыслу мешает. известия: Вы кажетесь, да и являетесь очень успешным человеком. Это ощущение благополучия не мешает испытывать благотворный кризис. Гришковец: Ну, во-первых, я не живу счастливее, чем до того, как ко мне пришли слава и материальное благополучие. И потом над житейскими невзгодами можно, конечно, переживать, но не очень глубоко. Наоборот, когда все внешне хорошо, то страдания и переживания, получаемые от жизни, становятся гораздо глубже и острее. известия: У вас есть уже идея спектакля, над которым вы будете работать, когда закончите работу над "По". Гришковец: Я давно уже задумал спектакль, в котором, когда мне не хватит слов, я буду танцевать. известия: Неужели бывают такие ситуации, когда вам, человеку, все на свете сформулировавшему, не хватает слов? Гришковец: Да, конечно. Мне, как и всем, думаю, не хватает их в ситуациях, которые связаны с выражением сиюминутных переживаний. Самых животрепещущих мыслей и чувств. Если я сейчас переживаю одиночество или тоску, то мне сложно о них говорить. Слова приходят позже. По широкой Лим-По-По Евгений Гришковец стал для NETа уже чем-то вроде талисмана. Ведь именно с показа на этом фестивале знаменитого "Как я съел собаку" и началась общероссийская слава "нового сентименталиста". С тех пор практически каждый год Гришковец играл в рамках NETа что-то новенькое. В числе прочего несколько лет назад в Москве был показан спектакль "По По", поставленный известным русским драматургом в Новом Рижском театре. Идея спектакля такова. Артисты на сцене вспоминают новеллы и повести Эдгара По так, как они запомнили их, прочитав еще в отрочестве. Творчество знаменитого романтика превращается в упоительные страшилки, до ужаса обаятельные и до жути смешные. Это рождение литературы из духа театра имело такой успех, что опыт решили повторить. Только теперь вспоминать По будут сам автор идеи и задорный шоумен Александр Цекало. Презентация проекта, состоявшаяся в рамках NETа, убедила, что Гришковцу по-прежнему есть что вспомнить.

Комментарии