В Москве проводили в последний путь Евгения Евтушенко
Евгений Евтушенко вернулся в Россию. Гроб с телом великого русского поэта доставили накануне из США. Его сопровождали вдова и сыновья. Прощание прошло в Центральном Доме литераторов, где с раннего утра стали собираться люди.
Из-за наплыва поклонников полиция закрыла проход по Большой Никитской улице, образовалась очереди. Шли звезды кино и театра, политики, спортсмены, литераторы, политики, художники и просто почитатели его таланта.
— Мне уж 82, — признался пожилой мужчина, представившийся вулканологом. — С Женей мы подружились еще в 1950-х годах. Он был очень добрым человеком. Если мог помочь — всегда помогал. Никогда отказа не было.
Как оказалось, вулканолог — это академик Генрих Штейнберг, директор Института вулканологии и геодинамики РАЕН. С Евтушенко он встречался в основном в Москве, до вулканов друзья так и не доехали, хотя поэт обожал путешествия.
— В 1967 году собкор «Известий» по Западной Сибири Леонид Шинкарев придумал, организовал и провел экспедицию по реке Лене. Одним из пяти членов экспедиции был Евгений Евтушенко, — рассказал обозреватель газеты, ее ветеран Станислав Сергеев. — Они сами построили судно. Поэт оказался не белоручкой: и строгать, и пилить, и мастерить был приучен. А когда вышли в плавание, он выполнял обязанности кока.
О ходе путешествия Леонид присылал репортажи, а Евгений писал стихи. Но самое интересное, что после сплава по Лене друзья решили не останавливаться и прошли еще по шести сибирским рекам и Байкалу. Но второе путешествие — по Витиму — могло не состояться. Эту историю Леонид Шинкарев рассказал в двухтомнике «Старая рында», посвященном знаменитым известинским экспедициям.
— Евтушенко был очень открытым и искренним человеком, при всей, казалось бы, его ершистости и эпатажности, — вспоминает Станислав Сергеев. — Он не чурался любой работы, был покладистым, равным среди равных.
Многие вспоминали его стремление двигаться вперед, не останавливаться, даже несмотря на недуги. Он любил встречаться со своими читателями.
— Творчество Евтушенко — это как раз тот случай, когда содержание поэзии привлекает даже безотносительно поэтической формы, настолько оно глубинно. Не случайно Дмитрий Шостакович написал на его стихи свою Тринадцатую симфонию, — рассказал вице-президент Российской академии художеств, известный музыкальный критик Андрей Золотов, также начинавший творческий путь в «Известиях».
О связи поэзии Евтушенко и музыки хорошо известно — многие его стихи стали песнями, ушли в народ. Но об одной из них знал лишь узкий круг друзей. Когда Андрей Петров сочинил вальс к фильму «Берегись автомобиля», бард Сергей Никитин спросил у Евтушенко, не слабо ли ему написать на эту музыку стихи.
— Если Евтушенко брали на «слабо», он тут же заводился, — рассказывает Сергей Никитин. — И буквально за один день он написал стихи. И каждый раз, когда мы с ним встречались, он говорил: «Сережа, ты помнишь? Когда меня будут провожать в последний путь, ты обязательно должен спеть эту песню». Я приходил в ужас от его слов, но теперь, Женя, пришло время исполнить твоего «Стеклянного господина».
«Жил-был одинокий господин /Был он очень странный / Тем, что был стеклянный. / Динь, динь, динь... / Он в звон, как в доспехи, был одет. / Счастлив или мрачен, / Был он весь прозрачен — был поэт. / «Он — трус!» — так над ним смеялась шваль, / Но просто жаль об эту шваль / Разбить хрусталь. / Матюгами, утюгами / И смазными сапогами / Всё швыряли и орали, / И раздался вдруг печальный / Хруст серебряный, прощальный, / Умирающий, хрустальный / Хруст, хруст, хруст...».
Еще одно желание Евтушенко — быть похороненным в Переделкино, рядом с Борисом Пастернаком. На могиле нобелевского лауреата нет пафосного памятника. Будет ли он у Евтушенко? Поживем — увидим.
Как поэт не сыграл роль мечты, но остался путешественником
Двухтомник путевых очерков Леонида Шинкарева «Старая рында» — о путешествиях с Евгением Евтушенко — вышел в 2016 году. «Известия» предлагают вниманию читателей фрагмент этой книги.
«Эльдар Рязанов предложил Евгению Евтушенко сняться в новом фильме — «Сирано де Бержерак». На роль пробуются Андрей Миронов, Олег Ефремов, Владимир Высоцкий, Сергей Юрский, другие любимцы публики, но режиссеру, доносится до нас, ближе темперамент Евтушенко. Говорят, на Мосфильме его уже видели в гриме, с длинным носом и в мушкетерских ботфортах, репетирует сцены с Роксаной (Людмилой Савельевой). Но кто в разгар подготовки к съемкам освободит на месяц-полтора исполнителя главной роли от репетиций, уроков фехтования, занятий верховой ездой… И ради чего? Нестись по перекатам и порогам Витима? Да ведь потому и Угрюм-река, что всякое случалось и может случиться.
Но Евтушенко всё же собирается как-то совместить в одно лето съемки со сплавом. Если он чего-то хочет, когда очень-очень хочет, его искренность и скорбное выражение лица и слезы в его безгрешных глазах никому не оставляют сил противостоять. Он не учился на актера, он актером родился, и мы мысленно шлем ему в Москву нашу мольбу. Женя, выкрутись! Разыграй всех и на этот раз!
Рязанов и Евтушенко решили по-мужски: когда актер будет утвержден на роль окончательно, Мосфильм разошлет по пути сплава, по прибрежным селениям, телеграммы, и где бы на реке ни догнала нас весть, Сирано рванет в обратный путь. Пусть полуторки в тайге стоят без резины, пусть охромели лошади и ушли за хребет их хозяева, Сирано добредет, доползет до заброшенного аэродрома, оттуда полета 6–7 часов (не повезет с погодой — неделя-другая), и под тобой ночная Москва, и на съемочной площадке, в скрещенье прожекторных лучей Эльдар Александрович, приветствуя блудного сына, будет раскручивать над головой шедевр мосфильмовских мастерских — уже готовые ботфорты Сирано.
Кто бы не сдался?
Евтушенко возвращается из Португалии возбужденный, выкрикивает в телефонную трубку новые стихи: «Дай мне губы! Прижмись и не думай, / Мы с тобою, сестренка, слабы, / Под мостом, как под бровью угрюмой, / Две невидимых миру слезы…» Как тебе, а?!» — «По-моему, хорошо… Но что с Витимом?» — «А что с ним?» — «Ты все-таки едешь?» В голосе изумление: «Спрашиваешь!»
3 июля в 10.40 в аэропорту встречаю рейс из Москвы. Евтушенко в черной кожаной куртке с большим парижским чемоданом. Чемодан, как окажется, набит «Мальборо», французским мужским одеколоном, фотопленками, которые я просил, там же пять пар солнцезащитных очков — на всех… Едем по Чите. Масса новостей. «О Сирано… Это как сыграть собственную судьбу. Поверь! Я не мог отказаться… Такая для меня шалость на склоне лет. А в Москве… Прошли перевыборы правления московской писательской организации. Первым в списке — представляешь? — Василий Ардаматский. Я не усидел: «Мы что, забыли, кто в 1953-м, в в разгар антисемитской кампании, написал в «Правде» фельетон «Пиня из Жмеринки»? Нам этого мало?» Ардаматского отвели… Когда обсуждали кандидатуру Шолохова, я поднялся снова. Трижды повторил: я глубоко уважаю этого человека, но он не член нашей писательской организации и никак в ее жизни не участвует. Что началось! Мелентьев из отдела культуры ЦК КПСС, мне потом говорили, шептал своим приближенным — надо дать отпор! Встает Сергей Михалков: «Евтушенко? Этот политический клоун…» — «Так и сказал?» — «Абсолютно! …политический клоун, оскорбил нашего Шолохова!» — «И что?..» — «Мне не дали характеристику для поездки за рубеж. А еще раньше не дали Аксенову. Рождественского и Вишнякова вывели из редколлегии «Юности». Эти вакансии предлагали Межирову, еще кое-кому. Никто не хочет ставить себя в двусмысленное положение».
«Стихи о Даманском легко напечатали?» — «Кровь на снегу Уссурийском»? Смотрел Суслов, одобрил, и «Литературка» тут же напечатала. Никто не заметил, что в стихах называются деятели культуры, на которых нападают и в нашей стране…. Еще я Брежневу письмо написал…» — «Брежневу? О чем?» — «Три вопроса. О тираже моей книги в Гослитиздате, спрос огромный, а тираж всего 50 тыс. О поездках за границу и что-то еще». — «Тираж — это же гонорар, — говорю я, — ты уверен? Что твоим гонораром должен заниматься не директор Гослитиздата, а первые лица страны?» Тема для Жени болезненная. «Но я на это живу!»
В плаваниях мы спорим, иногда азартно, даже нервно, всегда откровенно. При этом, зная друг друга, стараемся не упустить момент, когда лучше остановиться…»
От редакции: «Вольности», о которых рассказано в этом эпизоде, и им подобные дорого стоили Евгению Евтушенко: начальство его не утвердило. Но Рязанов стоял на своем: либо Сирано сыграет Евтушенко, либо он не будет снимать фильм. Так поэт лишился роли, о которой мечтал.
